Фрэнк Херберт - Высокое мнение

Мёвиус прошмыгнул меж рядов машин чиновничества Первого и Второго Рангов, сбавил темп и медленно подошел к водителю. Почувствовав приближение Мёвиуса, Нэвви поднял глаза и отлепился от машины. Небрежная поза его исчезла. Лицо, моложавое и в то же время опытное, выразило задумчивое сочувствие.

— Теперь-то вы мне верите, сэр?

Мёвиус глубоко вздохнул.

— Откуда ты узнал?

Сочувственная задумчивость сменилась непричемностью.

— Так, по виноградной лозе РП спустили.

— Ты уже говорил. Я хочу знать, как.

— Возможно, теперь, когда вы сами в РП, — сказал Нэвви, поворачиваясь к машине, — вам будет проще выяснить ответ на этот вопрос. Куда вас подвезти? Я еще не получил нового назначения. Наверху все еще раздумывают, куда приткнуть мою тушку.

— Я лишился привилегий, Нэвви. Это будет преступно.

— Ну, преступно так преступно. — Водитель распахнул заднюю дверцу машины. — Они знают, куда им засунуть свои запреты. Последняя поездка на память о добром старом времечке.

Почему бы и нет? подумал Мёвиус. Пожав плечами, он уселся в машину. Дверь захлопнулась — прочная, надежная. Нэвви занял водительское сиденье.

— Куда вам, сэр?

— Ко мне домой, наверное...

Нэвви щелкнул тумблером энергоприемника и развернул машину, выкатываясь с парковки. Мёвиус наблюдал за его сосредоточенным лицом. Это у Нэвви был такой секрет: непревзойденная способность к сосредоточению, самоконцентрации. А как насчет других секретов?

— Почему ты не хочешь сказать мне, откуда тебе слили эту информацию?

— Потому что вы снова обвините меня в сепаратизме.

Мёвиус скорчил невеселую гримасу, вспомнив утренний разговор по дороге от апартаментов на работу. Нэвви тогда сказал:

— Сэр, мне, вероятно, не стоило бы заводить об этом речь, но... прошел слух, что сегодня вас низопросят.

Фраза прозвучала с ледяной уверенностью. Вдвойне странно было услыхать ее от водителя, продолжения его машины.

— Чушь! Бред собачий!

— Нет, сэр. Мне по лозе спустили. Вопрос был проголосован в восемь часов утра.

Мёвиус глянул на часы. Без десяти девять. В это время они обычно проезжали здание БюПсиха. Он повернул голову: и действительно, ранние пташки взлетали по лестнице в серый гранитный куб. Вопрос был проголосован в восемь часов утра? Мёвиус вообразил, как ответы со всего мира — Шанхай, Рангун, Париж, Нью-Йорк, Москва — поступают в компьютеры. Работая с предельно возможной скоростью, компьютерная секция получила бы результаты опроса только через два часа. Следовательно, никто не мог узнать их до десяти утра. Он пояснил это Нэвви.

— Сами увидите, — ответил Нэвви. — Аристократы-Вышепросы решили дать вам пинка.

Мёвиус вспомнил свое насмешливое фырканье.

— Правительство не так работает, Нэвви. Все зиждется на мнении Большинства.

Теперь, восстанавливая в памяти ту беседу, он поразился: каким глупым кажется его презрительное блеяние. Готовая цитата из учебников истории! . Хоть сейчас бери и подставляй в пропагандистскую болтовню Бюро Информации. Мысли эти доставляли ему беспокойство. Мёвиус ощупал лацкан, покосился на бледно-лиловое с белым одеяние: цвета руководящего состава Третичных Бюро. Теперь одежду придется выкрасить в другой цвет. Всю одежду. Он потрогал пальцами идентификационный номер и нашитое поверх него Т. Этот символ придется содрать и заменить его двумя другими: РП.

Работный Пул! Будьте вы прокляты!

Лучше б его в тюрьму засадили, что ли.

Машина поднималась по дороге, ведущей в привилегированный район. Готического вида каньоны серебристых башен перемежались зелеными парками. Здесь царили покой и уединение, немыслимые в душной толкотне Крольчатников. Мёвиус задумался, известили уже домоправителя или еще нет?

ГЛАВА ВТОРАЯ

В здании Бюро Психологии на Правительственном проспекте было несколько особых кабинетов, выходящих на реку. В первой половине дня на карнизах окон этих помещений теснились голуби, высматривая на берегах реки и улицах что-нибудь съестное. Стайка птиц сновала по карнизам, воркуя и толкаясь клювами и крыльями. Воркование долетало в один из кабинетов через приоткрытое окно.

Две стены этого кабинета оказались сверху донизу увешаны плакатами и чертежными листами. Замысловатые каракули цветными чернилами испещряли ватман. В центре комнаты на большом столе был расстелен еще один чертеж — с единственной красной линией. Та змеилась, ветвилась по листу, а потом внезапно обрывалась в его середине, точно недостроенный мост. У оконечности красной линии покоилась белая бумажная карточка. Один угол ее прижимала статуэтка безобразной обезьяны с надписью ВЫШЕПРОС. Статуэтка относилась к строго запрещенным произведениям искусства.

В кабинете сидели трое: пара мужчин и девушка. Или, точней сказать, они обитали в кабинете. Они казались полностью приспособленными к нему, погруженными в это помещение. Могло сложиться впечатление, что они вершат в нем эзотерический ритуал.

Директор БюПсиха Натан О'Брайен поднялся, подошел к окну и закрыл его, приглушив воркование. Потом вернулся к своему креслу в дальнем конце стола. О'Брайен обликом походил на хорька и уже в ранний час утра носил черные одежды чиновника Высшего Ранга. Он прослыл обладателем фотографической памяти, владел семью древними языками эпохи до Установления Единства, а также, по слухам, собрал громадную библиотеку старых запрещенных книг. Вдобавок о нем говорили все, что и положено говорить о человеке такого положения и личных полномочий. Держался он отстраненно, словно меж его седых висков рождались мысли, абсолютно непостижимые для всех прочих.

Квиллиам Лондон имел привычку фыркать по любому поводу. Фыркнул он и сейчас, желая показать этим, что как раз собирался подойти к окну и закрыть его сам. Чертовы голуби! В кресле он не сидел: нет, восседал в нем, как будто было оно троном или пьедесталом. Квиллиам Лондон был некогда профессором семантики. Впоследствии эту дисциплину низопросили, установив жестокую кару за попытки ее преподавать, так что нынче Квиллиам отошел от дел, время от времени волонтерствуя в окружной больнице, где помогал сортировать анамнезы и выписывать рецепты. Было у него и другое развлечение — посещать Натана О'Брайена в БюПсихе, но об этом он ни с кем не говорил. Поза Квиллиама наводила на мысль, что он проглотил палку. Орлиный профиль, глаза хищника: ему было семьдесят, но выглядел он как пятидесятилетний. По щекам, однако, тянулась сетка морщинок, выдавая истинный возраст, как и седина или набухающие вены; особенно часто — когда ему приходилось общаться с кем-то моложе тридцати. Тогда Квиллиам с легкостью выходил из себя.