Николай Беляев - Что оставит ветер

– Что хоть рисуешь-то? – спросил он, просто чтобы что-то сказать.

– Да по-разному, – чуть оживился художник. – Пейзажи, маслом. Или акварелью. Я и сюда, в лесопарк, хожу для того, чтобы рисовать…

В лесопарк? Ой как интересно.

– Портреты не рисуешь? – поинтересовался из вежливости Олег, присел, рассматривая прислоненный к стене пейзаж. Ёлки-палки, да это ж здесь и нарисовано – крутой берег, его ни с чем не спутать. Но, судя по нарисованному, парка в привычном виде в мире Гоши нет и в помине – скорее уж нарисованное напоминает глухой лес кисти какого-нибудь Шишкина…

На том холсте, что стоял на мольберте, были сделаны грубые наброски углём – в них без труда распознавалась эта комната.

– Нет, – отозвался Гоша. – Редко, по фотографиям. Под заказ или для друзей.

Олег встал, опять выглянул в окно:

– А вон те мосты давно построили?

– Железнодорожный еще в середине прошлого века, а автомобильный в девяностых вроде, когда объездную дорогу строили…

Вот оно как. Вместо войны – развитие дорог, вместо развала девяностых – расширение транспортной сети… Олега опять кольнула зависть – неосознанная, просто оттого, что в каком-то из параллельных миров обошлось без великой бойни. Хотя, если подумать, наверняка и у них не всё гладко… просто проблемы в чём-то другом.

Твоя беда, подумал он некстати, в том, что ты зануда. Вот опять пытаешься раскладывать всё по полочкам. Оно тебе надо?

Надо. Хотя бы для того, чтобы понять, что происходит.

Вернулся Шустер.

– Ну что, в моём интернете Гоги нет, – сообщил он с улыбкой. – Как художника точно, да и вообще особых намёков нету…

– Может, объясните вообще, что вам от меня надо? – взвился наконец Гоша. – И я не Гога, а Георгий!

– Да какая разница, – отмахнулся Вольдемар. – Короче, толстый: ты весь такой уникальный, в наших мирах ничего похожего на тебя нет… и слава Богу, – хохотнул он.

Гоша разевал рот, видимо, не понимая, как реагировать на откровенное хамство.

– Мы, похоже, все существуем в единственном экземпляре, – примирительным тоном пояснил Олег, которого тон Вольдемара тоже задел. – Нас нет в других мирах.

– И отлично, – пробурчал художник. – В моей жизни только вас и не хватало…

– Ну, мы в твоей жизни уже есть, – похлопал его по плечу Вольдемар, тут же демонстративно отряхнув руки. – И ещё четверо, и никуда ты от нас не денешься… А будешь хорошо себя вести – возьму тебя в свой мир, на экскурсию. Там прямо мечта для такого, как ты! Ну, для творческой личности, – ухмыльнулся он.

– Ну что, – сказал Вольдемар, вольготно раскинувшись на деревянном полукресле на кухне, – в принципе, кое-что ясно: скорее всего, каждый из нас уникален и есть исключительно в своём мире. Так что Стасик соврамши – в смысле, сказал он нам совершенно не всё…

– Соврал или просто не сказал? – не понял Олег.

– Скорее всего, специально не сказал, – фотограф выделил интонацией слово «специально». – Почему – это вопрос… Ну что, допрашиваем других?

– С Юрой особо общаться не хочу. Чуть по морде от него не получил, – зачем-то признался Олег.

– Ааааа, наш работяга? Да, такой может… Ладно, я сам попробую. Так что держи хвост пистолетом. Ещё девчонки есть…

– Софью я проверял через интернет, – подумав, сказал Олег. – Говорили, она называла фамилию. В нашем интернете не нашёл, – о том, что эксперимент проводился гораздо глубже, парень сказать так и не рискнул.

– Ха, да ты ловелас, – ухмыльнулся Шустер. – Хотя, эту кошку драную раскрутить – как два пальца об асфальт… Меня больше интересует стерва. Вот с ней придётся повозиться. Вообще… ладно, посмотрим!

Как ни странно, они разговорились. Фотограф опять вытащил коньяк, в ход пошли подзаветрившиеся лимончики. Что ни говори, а собеседником хам был неплохим – начитанным и умным.

Картина в процессе диалога вырисовывалась следующая.

Реальность Вольдемара была очень похожа на Олегову «реальность-один», за мелкими исключениями. Скажем, Великая Отечественная война в ней закончилась 7 ноября 1944 года – специально подгадали к праздничку. Сталин умер в 1957 году, борьба с культом личности велась не в пример более вяло, Горбачёв успешно развалил Советский Союз, но после него пришёл к власти неизвестный Олегу Ковалёв, кто-то из бывших военных, и без «лихих девяностых» обошлось. В итоге это вылилось примерно в то же, к чему привык Олег, но с чуточку более высоким уровнем жизни, а расклад сил в мире особо не отличался – всё то же противостояние с США, бардак на Ближнем Востоке и страстное желание соотечественников отдыхать где угодно, только не в своей стране… История оказалась достаточно инертной штукой.

Хороший коньяк ударил в голову, и Олег тоже выложил Вольдемару краткую историю страны, изо всех сил следя лишь за тем, чтобы не ляпнуть про уже свершившийся набег в параллельный мир – впрочем, он даже не понял, интересно ли Шустеру сказанное, тот искусно водил разговоры вокруг да около, не давая сосредоточиться на определённой теме.

Просидели пару часов. Около 6 вечера сверху спустился Гоша – правда, лишь заглянул на кухню, но не зашёл. Почти сразу покинул дом, и Вольдемар моментально вскочил:

– Пошли, проверим его комнату.

– Мы ж в неё не попадём, – удивился Олег.

– Но мы же в неё уже заходили, – хихикнул Шустер. – Пошли, попробуем.

Увы, но дверь, подсвеченная красным контуром, не поддалась, словно запертая.

– Жаль, – покачал головой фотограф. – А ну пошли вниз. Есть одна мысль.

Внизу он накинул свою замшевую куртку, Олег снял с вешалки свою потёртую кожанку:

– Уходим?

– Неееет, – Фотограф говорил твёрдо, словно и не пил. – Попробуем-ка вот что…

И он уверенно шагнул в дверь. Олег машинально сделал шаг за ним… и понял, что темнота отозвалась не одной развилкой, а двумя.

Был доступен выход в ещё одну реальность!

Увидев рядом с собой Олега, Вольдемар хлопнул в ладоши:

– Браво! Почему-то я был уверен, что получится.

– Но как…

Привычного парка не было. То, что раскинулось вокруг, больше походило на лес – впрочем, с асфальтированными дорожками и с оградой вдоль обрывистого берега реки. Линия берега была узнаваемой, но не более того, деревья выглядели гораздо старше тех, к которым привык Олег.

Дом-призрак, на вид точно такой же, аккуратно устроился среди деревьев и выглядел частью какой-то мистической композиции из параллельного мира – ни спасательной станции, но набережной, ни даже проспекта вдоль реки.

– Вон, видишь? – Шустер показал рукой вдоль берега, и Олег заметил яркое пятно.

Шарф удаляющегося Гоши.

– Я так и думал, – удовлетворённо кивнул фотограф. – Комната – часть мира того, кто в ней живёт. Вид из окна – отличное доказательство, я уже дважды убедился, что он у всех разный. Приглашение в комнату – приглашение в мир.