Сергей Лукьяненко - 2084.ru [сборник, litres]

Нет, программу скрывали очень долго и тщательно готовили ее грядущее раскрытие. Тела официально забирали для «утилизации» или «на органы». В откровенно желтые средства массовой информации вбрасывали откровенно идиотские истории о «фабриках, где из мертвецов колбасу делают» с последующими безоговорочными опровержениями.

Параллельно закрывались и сносились кладбища – так, что человеку поневоле приходилось задумываться, стоит ли добавлять хлопот родным и близким? Ведь в случае чего за телом быстро приедут приятные люди со скорбными лицами, переведут на счет оговоренную заранее сумму, а потом утилизируют и даже пришлют взамен красивую вазочку с прахом?

Так или иначе, почти все московские мертвецы со временем стали попадать в первичную биомассу, а за сокрытие смертей и попытки самовольного погребения появились серьезные уголовные статьи. Есть московская регистрация по чипу – и никуда ты, голубчик, не денешься.

У отца регистрации по чипу не было. Это являлось своего рода привилегией, но к моменту его смерти на привилегии особенного внимания не обращали. Кроме узкого круга избранных, конечно, в который старый академик, да притом активно выступивший против своего же изобретения, входить давно перестал.

Потому о смерти отца я должен был сообщить незамедлительно. Прибыла бы спецбригада, ему бы вкололи необходимые консерванты… Я бы получил деньги. Но я позвонил Тимуру и таким образом попал под статью. Хотя мы не попались по дороге, и теперь отца запишут в безвестно пропавшие.

А мы роем ему могилу.

Точнее, вырыли уже. Чтобы похоронить отца, как он завещал – как положено, по-человечески. Судя по могилкам, мало кому так повезло. Даже в дальних деревнях своих уже не хоронят, да и сколько тех деревень осталось после программы укрупнения.

– На самом деле неправильно это, – сказал я, прикидывая глубину могилы. Кажется, в самом деле полтора метра.

– Что? – воззрился на меня Тимур.

– Кресты вон стоят. Значит, надо священника, отец же просил, чтобы как положено. Или он по этому поводу ничего не говорил?

– Священник тоже не дурак под статью идти за соучастие. Я так понял, Маркович в курсе, сам все сделает.

Я пожал плечами.

– Тогда вроде все.

– Вроде все, – согласился брат, ловко выбрался из могилы и помог выбраться мне.

За то время, пока мы копали, старик уже успел разгрузить машину, вытащить из багажника тело отца и уложить его в дощатый гроб. Простенький, без всяких обивок и вензелей ящик стоял во дворе домика, на двух табуретках. Под головой у отца лежала подушка из белой ткани в цветочек, руки сложены на груди, глаза закрыты.

– Не думал, Константин Денисыч, что тебя вот так черт знает где будут закапывать, – тихо произнес Михаил Маркович. – Думал небось, что на лафете повезут, впереди ордена на подушечках… И памятник мраморный.

Бюст.

Старик не ехидничал, он сопереживал, потому что отец именно так и думал. До некоторого момента, когда все надломилось и поехало.

– У других и этого нет, – буркнул Тимур.

– Ой, да… С другими страшно, что делают. Прощайтесь, ребята, да буду я крышку прибивать.

Тимур подошел к отцу, взял за руку, помолчал. Потом наклонился и поцеловал в лоб.

Я проделал за ним то же самое, в последний момент почему-то побоявшись, что от тела запахнет разложением. Но нет, запах был сухой и чистый.

– Простились? – деловито спросил старик. – Кладите крышку.

Он сноровисто приколотил крышку гвоздями. Гроб на кладбище мы несли вдвоем с Тимуром. В одном месте я поскользнулся и едва не завалился в крапиву, но поддержал Маркович.

Дальше было проще. Продев под гроб веревки, опустили его в могилу, причем старик высказал, что мелковато вырыли. Забросали землей, установили крест, который, как выяснилось, давно был заготовлен и стоял за сарайкой. Обхлопали холмик лопатами.

Я ничего не чувствовал. Тимур, кажется, тоже. Когда умерла мама, все было иначе, даром что я совсем маленький был. Плакал, не понимал, куда она подевалась и почему больше не приходит… Нет, я не помню, Тимур с отцом рассказывали. А тут – привезли, закопали…

– А молитва?! – опомнился я.

Старик почесал в затылке.

– Раньше надо было. Ну да ладно, если бог есть, какая ему разница, а Данилычу и подавно все равно.

Он сбегал в дом – мы молча ждали, – принес пухлую старую книжку, раскрыл на заложенной странице и принялся читать над могилой:

– Со духи праведных скончавшихся душу раба Твоего, Спасе, упокой, сохраняя ю во блаженной жизни, яже у Тебе, Человеколюбче. В покоищи Твоем, Господи: идеже вси святии Твои упокоеваются, упокой и душу раба Твоего, яко Един еси Человеколюбец. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу. Ты еси Бог, сошедый во ад и узы окованных разрешивый, Сам и душу раба Твоего упокой. И ныне и присно и во веки веков.

Аминь.

Михаил Маркович посмотрел на нас, и мы с Тимуром дружно повторили:

– Аминь.

– А теперь пошли, что ли, помянем, – сказал старик, захлопнув свою книжку.

Поминали мы с Марковичем, потому что Тимур был за рулем. Теоретически он мог доехать на автопилоте, но я не удивлюсь, если он вообще не пил спиртного, а машину использовал как повод. Выпив по рюмке красного кислого вина, мы закусили еще более кислой капустой и хлебом, после чего принялись прощаться.

Старик проводил нас до машины. Тимур сразу полез за руль, а я остановился и спросил у Марковича:

– Михаил Маркович, так вы с самого начала с отцом работали?

– Да. И в Москву с ним переехал из Академгородка, а потом уволился.

– Почему?

– Паскудство это, – просто сказал старик. Только сейчас я разглядел, какое у него морщинистое лицо, покрытое черными и коричневыми пятнами, какие желтые и кривые зубы. Первичная биомасса.

– Едем уже, – крикнул Тимур. – Спасибо вам, Михаил Маркович.

– Не за что. Вздумаете отца навестить – приезжайте, только аккуратно.

Я сильно сомневался, что мы приедем.

Всю обратную дорогу почти до самого выезда на шоссе я молчал. Во рту держался противный вкус вина и капусты, и я съел половину энергетического батончика. Тимур покосился, но ничего не сказал, зато заговорил я.

– Ты, конечно, тоже считаешь, что отец выпустил джинна из бутылки. Нет, не так – вызвал в этот мир дьявола?

– Тебе-то какая разница. Последнюю волю исполнили, едем домой.

– Да, исполнили… Интересно, он правда считает, что вот так гнить в земле, с червями – видел, сколько там червей? – лучше, чем…

– Чем первичная биомасса?! – перебил Тимур. – Слушай, Витька, у меня к тебе одна просьба.

«Лада» повернула с поросшей травой лесной дороги на второстепенное тверское шоссе.

– Когда умрешь, отвезти тебя сюда и похоронить рядом с отцом?

– Хотелось бы, но эту просьбу ты не выполнишь.