Бронислава Бродская - Пробирка номер восемь [СИ]

— Фель, а что дальше будет?

— Ань, не начинай! Будем жить, а там видно будет. Что будет — то будет. Откуда я знаю.

— Нет, ты мне скажи. Я устала от того, что вы все делаете вид, что ничего со мной не происходит, а со мной происходит … Если так дальше будет продолжаться, то … что?

— Что ты имеешь в виду? Хочешь мне сказать, что ты «уйдешь»? Ань, не мучь меня.

— Нет, я не об этом. Просто я хочу знать, как это будет. Подробно. Вот я делаюсь все моложе: буду девчонкой, потом совсем маленькой, … ребенком, младенцем … Так? Давай поговорим … ты же сам хотел поговорить. Помнишь?

— Хотел, а теперь не хочу. Я не знаю, Аня. Никто не знает. Может этого никогда не произойдет. Вот в последнее время ты практически не меняешься. Я не вижу никаких изменений. А ты видишь?

— Фель … а вдруг будет так, как я тебе говорю. Я знаю, ты тоже об этом много раз думал. И дети думали …

— Да, Аня … думали. Я тебе ничего не говорю, потому что я не знаю. Вот, хоть режь меня. Просто я хочу, чтобы ты знала: какая бы ты не была, ты — наша, моя. Вот и все. Никто ни в чем не виноват. Понимаешь?

— А Сашка знает?

— Знает, Ань. Он тебе не звонил?

— Звонил, да … ничего не сказал, просто спросил, как я себя чувствую. Я замечательно себя чувствую. Твою мать … будь проклято мое здоровье!

Аня всхлипнула, Феликс пересел к ней поближе и обнял. Она прижалась к нему и тоже судорожно его обняла, зарываясь лицом в его плечо, обтянутое старой майкой. Он гладил ее по спине, промокал бумажной салфеткой ее заплаканные глаза и Аня с ужасом увидела, что он тоже плачет.

— Да, ладно, Фель, прости меня. Я не права, действительно, я тебя мучаю. Я не буду. Надо жить, и может все у нас будет хорошо.

Феликс улыбнулся и потащил ее в спальню. Он повернул ее к кровати, легонько толкнул и повалил. Его жесты ему самому казались, вероятно, игривыми, но Аня совершенно не заводилась. С недавнего времени она заметила, что совершенно Феликса не хочет. Он лежал с ней рядом, близко придвинувшись, потом стал водить руками по ее телу и громко дышать. Ему явно нравилось ее молодое тело, он стал в десять раз более активен, чем раньше. Вот, даже свет не погасил, откинул одеяло и смотрел на голую Аню … Она тоже видела его в свете настольной лампы. Его дряблый живот, мягкие просевшие мышцы, седые волосы по всему телу, руки в старческой «гречке», обвисшую кожу на шее, плохо выбритые волоски на подбородке и волоски, торчащие из носа. Феликс был старик, неплохо сохранившийся, еще в силе, некогда такой красивый, мощный, умелый, а сейчас … просто старик, который ею не воспринимался больше как мужчина. С какой это такой стати, она должна быть с таким старым … Это какой-то ужас. «Аня сними рубашку… Аня не надевай ничего …» Фу. Но что ей было делать? Аня никак не отвечала на ласки, никак … Она повернулась к нему спиной, предоставив Феликсу самую противную, пассивную бабскую «карт-бланш»: делай, что хочешь, только быстрее… я тебя не вижу, и ты не видишь моего лица. Впрочем, и хорошо, что ты его не видишь, ведь, на нем написано отвращение и брезгливая покорность. Феликс вошел в нее, и Аня с неприязнью почувствовала, что его член не расправляется в полную силу, вернее это для Феликса теперь и была «полная сила». «Черт … я даже ничего не чувствую. И зачем мне это надо … быстрее бы …» Анино желание сбылось: через пол-минуты Феликс засопел и кончил, как мальчишка, убого сосредоточась на собственном оргазме, не умея продлить акт до его логического завершения. Как прекрасно он умел делать это раньше. Аня помнила, как в их первые разы он не уставал ей повторять, что мужчина может считать себя состоявшимся только, если женщине с ним хорошо. А теперь что … только так? По-стариковски? Будь неладен этот геронтологический секс. Феликс блаженно поцеловал ее плечо, пощекотал шею, продолжая оставаться в ней, стараясь продлить свое удовольствие. «Вот урод! Он считает, что его опавший конец — это такое счастье» — Аня грубо высвободилась, и повернувшись к нему, закричала:

— Ты что, с ума сошел? Придурок!

— Ань, ты что? Что с тобой?

— Ты еще спрашиваешь? Что это ты в меня кончил? Обалдел?

— А что такое? Что не так?

— А то, что я залечу … ты этого хочешь? Мне только этого не хватало. Хочешь быть молодым папой? Ты забыл? Забыл? Тебе на меня наплевать. Я вижу, ты свежую девочку захотел, и нашел … дуру. За девочек платить надо … Старикам следует быть богатыми. Ты, вообще, думаешь, что делаешь? Не смей больше ко мне лезть, никогда, слышишь? Ты меня слышишь? Не прикасайся ко мне.

— Слышу … не кричи.

Феликс отвернулся и погасил свет. Аня видела, что она его очень обидела, что ей не стоило кричать, что Феликс понял, что дело тут было не только и не столько в ее боязни забеременеть, а в том, что он ей неприятен, физически неприятен. Она обязана была это скрыть, но не смогла. За что она его так? У нее же никого кроме него нет. Дети? Но она не чувствовала себя их матерью, и они, наверное, не чувствовали себя ее детьми. Им бы хотелось видеть в ней свою мать, но было ли это сейчас возможным? Она сама скоро будет выглядеть их ребенком. И неправда, что она для Феликса «свежая девочка», она для него — жена. Он — прав. Но она не хочет … не хочет. Он, что, не видит? Аня встала и прошла в другую «гостевую» спальню. Она расстелила себе постель, перенесла со своей тумбочки часы и стакан. Она теперь будет спать здесь.

Феликс лежал не шевелясь, он не спал и слышал Анины передвижения. «Ладно, пусть идет. Так будет лучше», — думал он. Хотя для кого лучше? Для него не лучше, хотя … он уж совсем собрался выписать себе виагру, а теперь не будет. Феликс был собою недоволен: он такой тонкий, настроенный на чужую волну доктор. Как он мог проглядеть Анино неудовлетворение, ее разочарование и отдаление от него как от мужа, мужчины. Обязан был предвидеть, рассмотреть, но он, наоборот, думал, что секс Ане помогает. Так и было до определенного времени. Но это время прошло: Аня слишком молодая для него! Было обидно, но … что все это по сравнению с остальным: напряжением детей, жуткой пугающей неизвестностью, Аниными резкими сменами настроений, с ее усугубляющейся депрессией?

Аня долго не спала. Сходила в «гостевой» душ, долго устраивалась на новом месте, потом заснула, а утром проснулась, ни разу не встав. Феликс уже давно сидел за компьютером и читал газету. Он был в ровном настроении. По молчаливому соглашению они не стали обсуждать Анин переезд в другую комнату. Все и так было ясно, хотя они оба поняли, что в их отношениях наступил другой этап, который еще нуждался в осмыслении.

В это утро Ане впервые пришла в голову мысль о самоубийстве. Она лежала на диване и вновь прокручивала в голове свое ночное ощущение гадливости по-поводу ласк Феликса. Если Феликс для нее уже не муж, Саша, Катя и Лида — не дети, малыши — не внуки … то, с кем ей жить? Тех людей, с которыми она дружила, жила … не было на свете, новых друзей она уже не приобретет и что …? Зачем все это? Зачем подвергать свою семью таким вычурным, несправедливым испытаниям. Как они будут себя вести? Она убедится в их благородстве или трусости? В их сострадании или неприязни? А надо ли ей «убеждаться»? Для чего? Лучше уйти из жизни, пока она еще может это сделать, пока она вообще знает, чего хочет. Раз уж так получилось … Она не станет длить этот кошмар. Его никто из ее семьи не заслужил. Не нужно ребятам и Феликсу быть с ней до конца. В ее власти прервать эту пытку.