Бронислава Бродская - Команда доктора Уолтера [СИ]

Ребекке стало понятно, что происходит с Майклом: он хочет стать вождем. Он умнее, рациональнее, образованнее, у него варит голова, а значит он сможет возглавить движение, которое приведет к искоренению вакцинаций на планете. В какой-то момент Майклу придется выбирать между политикой и профессией, и он выберет политику. Профессия — это прекрасно, но она не может наполнить его жизнь. Ни в коем случае. Провести тысячи часов в лаборатории за компьютером или стоять над толпой единомышленников, которые пойдут за ним до конца? Выбор, который, как Ребекка понимала, Майкл уже сделал и со своего пути не свернет. Он пассионарий, таких как он у них в команде больше нет. Хотя… может все будет совсем не так. Ребекка была далека от уверенности, что психология может давать точные прогнозы поведения.

Когда Ребекка уже подъезжала к дому, она вдруг поняла, что вакцинируется и станет геронтом, как Роберт. Став геронтом, она все успеет и ей не придется торопиться. На душе у нее стало радостно и легко. Может быть ей даже не стоит дожидаться пятницы. Завтра с утра она подаст заявку на инъекцию. А родители? Родители примут ее выбор, каким бы он не был.

Утром Алекс проснулся гораздо раньше, чем собирался. Его разбудил звук газонокосилки, сумасшедший сосед-пенсионер взялся за свой любимый лужок перед домом. Какой же кошмар доживать до старости, пребывая в своем суженном мирке: утренняя газета, до сих пор бумажная, хотя последние 30 лет человечество узнает новости из интернета, потом работа в саду, послеобеденный сон, вечерний телевизор! И это все. Человек доволен своей жизнью, не хочет в ней ничего менять и изо всех сил следит за своим здоровьем, регулярно проверяет холестерол, не ест жирного. Сосед, когда-то имевший местный бизнес, был неплохим дядькой, любезным и доброжелательным, но сейчас звук его неуместно большого трактора, на котором старик гордо восседал, так раздражали Алекса, что он готов был выйти на улицу и наорать на глупого старикашку. Да в том-то и дело, что никуда он не выйдет, ни на кого не накричит, а возьмет себя в руки и будет «душкой» Алексом. Тут так принято, никто своих истинных чувств не показывает. Как же маска любезности Алекса в последнее время утомляла, хотя он и сам не понимал, почему он такой озлобленный, чего ему не хватает.

Когда-то он стал ювеналом, и хорошо, что стал. Чем больше он размышлял о своем тогдашнем решенни, тем больше понимал, что совершенно о нем не жалеет. Он все сделал правильно и даже тот мерзкий номер, который с ним тогда выкинула Мэгги, решившись стать геронтом, ничего не менял. И все-таки у Алекса было ощущение, что что-то не так, что-то ему не додано. Ну да, Мегги его раздражала, но сейчас Алексу казалось, что она бы его и так раздражала, даже, если бы тоже была ювеналкой. Мегги все-таки клуша, зря он тогда на ней женился. Алекс честно себе признавался, что в далекой юности, сблизившись с медсестрой, и потом оставшись с ней, он руководствовался не родственностью душ, а благодарностью: она его поддерживала в бедности, тянула на себе их нехитрое хозяйство, принимала его всякого: бледного, слабого от недосыпа, нервного и невероятно усталого. Она всегда была рядом, когда он после бессонной ночи и дневной смены в отделении буквально валился с ног и засыпал мертвым сном, неделями не имея с ней близости. Иногда Алекс спрашивал себя: а что она тогда в нем нашла? Влюбилась, уважала будущего доктора, хирурга? Уважала наверное, но по-настоящему Мегги и понятия не имела, каков был его потенциал. Она просто хотела вить гнездо, иметь детей, с доктором это было удобнее, комфортнее. Она поставила на него, вцепилась и больше не отпускала. Любила? Могут ли такие женщины действительно любить? Способны ли они на высокие чувства? Алексу было удобно думать, что неспособны, но ведь и его собственная, давно умершая мать, была точно такой же: верной женой военного, потом средней руки бизнесмена. Почему он вообще стал думать о Мегги как о клуше? Ответ лежал на поверхности: из-за Натальи. Таких женщин как Наталья у него не было. Он всегда считал, что простая домашняя девушка ему подходила больше, чем ориентированные на карьеру стервы, ставящих на интеллект и свои бойцовские качества, не желающие ни за что на свете променять свою работу, финансовую независимость и моральную свободу на деток и кухню. Такие женщины его пугали, отталкивали. Он хотел и мог быть лидером, а с ними это могло бы оказаться непросто.

И вдруг Наталья. Ради нее он ушел бы от Мегги, сломал бы свою налаженную жизнь, но Наталья как раз была не готова ничего в своей жизни ломать. «Хочешь, мы с тобой будем вместе жить? Хочешь от меня ребенка?» — сто раз он ей это предлагал, хотя и понимал, что они по возрасту уже не успеют вырастить никакого ребенка. И зачем он ей только предлагал такую безответственную глупость. Конечно Наталья не восприняла его предложение всерьез. Кем он для нее был? Неплохим партнером по сексу, ничем большим. Алекс чувствовал, что ей от него ничего не нужно, совсем ничего. Он был этапом, потом она этот этап прошла и они расстались. Обидно, больно, непостижимо. Неужели Наталья хочет быть одна. Разве это свойственно женщинам? Конечно нет, когда речь идет об обычных женщинах, а Наталья — другая. Он сначала этого не понимал, пытался ее уговорить, начал унижаться, произносил страстные и жалкие монологи:

— Хочешь, я уйду из Хопкинса? Я понимаю, что мешаю тебе на работе. Мне все равно, где оперировать. А, хочешь, вовсе не работай. Нам хватит денег. Будем ездить в длинные поездки. Я всегда буду рядом. Наталья… подумай. Я никогда не был ни с кем так счастлив, как с тобой. Наталья, я люблю тебя. Давай будем вместе. Разве мы с тобой плохая пара. Мы любим жизнь, комфорт. Я буду тебе настоящим другом… до конца… я буду исполнять любой твой каприз… только прикажи. Я знаю, что ты лучше, талантливее, умнее, но я буду тебя дополнять…

— Я буду тенью твоей собаки…

Наталья прервала его странной репликой. Алекс не понял, что она сказала. «Какой собаки? У меня же нет собаки…» — рассеянно пробормотал он тогда. Наталья сбила его с толку. В глубине души он был готов к отпору, но при чем тут собака. О чем она говорит.

— «Я буду тенью твоей собаки… Позволь мне стать тенью твоей тени, тенью твоей руки, тенью твоей собаки… не покидай меня». Это стихи, Алекс. Стихи французского поэта Жака Бреля. Я тебя слушала, и мне вспомнились эти строки.

Черт, черт, черт. Какие-то стихи, какого-то Бреля, о котором он сроду не слышал. А она знает его стихотворение наизусть. «А ты французский знаешь?» — зачем-то глупо спросил он.

— Знала когда-то, а теперь забыла. Я французский в школе в Москве учила, а потом недолго в Алжире работала.