Марина Дяченко - Луч [litres]

В прошлый раз он говорил с ней, когда ей было семнадцать. Тогда она видела лицо своего отца, а Денис говорил его губами.

С тех пор прошло двадцать девять дней. Лизе было сорок четыре, и Денис годился ей в младшие сыновья. Смотреть ей в глаза было невыносимо, он боялся, что струсит и отступит, спрячется, не закончит. Сквозь ее лицо на голографическом экране он смутно различал очертания комнаты, Славика на полу, Марго и Элли у стола. Ему казалось, что только Лиза реальна, остальные – нет.

– Значит, Авария случилась, потому что ты так захотел?

– Да.

– Когда мы взяли управление кораблем в свои руки… мы на самом деле ничем не управляли?

Он кивнул.

– И все это должно было наполнить нашу жизнь смыслом?

– Да.

– У тебя получилось, – сказала она после длинной паузы. – Ты выиграл.

– Я не… не все зависело от меня. Цель полета отобрал у вас не я…

– Что же, мы остались без цели, – она смотрела отстраненно, без злобы, без страха. – Тогда ты отравил наших детей и они стали убивать друг друга?

– Да.

– И просишь прощения?

– Не было выбора, – пролепетал он. – Не было времени. Война дает смысл жизни. Ненадолго, но… быстро.

– Война дает смысл, – повторила она, будто пробуя слова на вкус. – Ну и как тебе смысл, который дал тебе «дядя Роберт»?

– Я просто хотел выжить.

– Ну вот, выжил.

Денис почувствовал, что не может больше ни смотреть на нее, ни слушать, но и сдвинуться с места не мог. Не мог крикнуть Лучу, чтобы тот закончил синхронизацию.

– А кто дал смысл «дяде Роберту»? – после паузы спросила Лиза. – Мы марионетки, ты марионетка. Он, возможно, не кукловод… Адам умер, и Мишель умерла. Многие на корабле умерли, а другие умрут очень скоро. Мы – модель человечества? А ты – модель чего?

Он беспомощно развел руками.

– Зачем ты говоришь со мной? – Она вежливо приподняла уголки губ. – Я не могу тебя простить и не могу тебя судить. Мы из разных миров. Хочешь сочувствия? Утешения?

Он дернул головой.

– Нет? – Она смотрела ему в глаза. – Тогда чего ты хочешь?

Истекали последние секунды до разрыва синхронизации.

– Я должен… сказать одну вещь, – проговорил он, чувствуя, как трескаются губы. – Когда Грег… пошел туда, в энергетический блок… Он сделал это сам. Это его решение, он был свободен остаться, послать кого-то другого. Я это знаю точно, потому что… я Луч. Я просто знаю.

Ее лицо изменилось. Глаза в припухших веках широко раскрылись. Она шагнула к экрану, разлепила губы, она что-то хотела сказать, может быть, спросить; в этот момент изображение замерло стоп-кадром. Синхронизация закончилась; время на «Луче» рвануло вперед.

Стоп-кадр повисел еще в воздухе: кажется, Денис мог прочесть по губам, что она хотела сказать ему. Потом изображение растаяло. 3D-кино, как справедливо сказал когда-то Славик. Конец сеанса.

– Что это даст? – быстро спросила Элли. И повторила с нарастающим беспокойством: – Что это даст?!

Марго промычала что-то из-под пластыря на губах. Она смотрела на экран под потолком, будто ждала, что цифры и графики пустятся в пляс.

Население – 459. Счастье – 5 %. Цивилизованность – 83 %. Осмысленность – 96 %.

Марго упрямо чего-то ждала, не сводя глаз с экрана. Денис подошел, чтобы освободить ее от пластыря, Марго даже бровью не повела.

– Ничего не будет, – сказала Элли с нервным смешком. – Счет окончательный, я пошла собирать чемодан, и…

Цифры прыгнули. Осмысленность – 93 %, 89 %, 80 %, 73 %…

– Нет, – пробормотала Элли. – Это… нет, нет, нет, нет! Что ты сделал?!

Странно, он ничего не почувствовал. Как под наркозом.

Она разослала запись по личным ящикам. Поставила автоответчик на входящие, легла в постель и уснула, впервые спокойно за несколько лет.

Проснулась оттого, что кто-то стучал в дверь, все настойчивее. Систему оповещения у себя в доме она отключила давным-давно.

Двумя руками сняла тяжелый блокиратор. Прикоснулась к сенсору, опять-таки не утруждая Луча. Готовая в любой момент получить разрядником в лицо или даже лезвием по шее.

Они стояли, едва вмещаясь в узком коридоре: Илья, Йоко, Ван, мужчины и женщины, двадцать человек ее друзей и союзников, тех, кто ей поверил первыми. Она смотрела будто сквозь экран: названые братья и сестры страшно постарели, хотя всем было едва за сорок. Война…

– Что? – спросила она сухо.

– Ты была права. Мы всегда знали. Но этот… мальчишка… Луч… можно ли ему верить?

Лиза посмотрела на часы-календарь: она проспала двое суток.

– На этот раз он не врал.

– Тогда никто не виноват, – пролепетала Йоко.

Лиза подняла брови. Неожиданный вывод… или закономерный?

– Мишель не виновата в смерти Адама… подумай… это сделали кукловоды. Сезар не виноват в гибели Мишель… Никто не виноват, что потом мы убили тридцать восемь их людей, а они – только тринадцать наших… Мы можем… оставить это, остановить, забыть, перестать…

– Перестать быть людьми?

Когда же я научусь держать язык за зубами, подумала она в следующую секунду. Взрослая женщина, зрелая… угнаться бы за собственными словами, поймать, как воробья, и посадить обратно в грудную клетку.

Они молчали. Йоко изменилась в лице – ее фарфоровая кожа сделалась алебастровой.

– Очень давно один человек сказал, – медленно проговорила Лиза, – «Нас нет». И это единственная правда. Нас нет, кванты. Если никто не виноват в смерти наших детей – значит, они и не жили. Если мы не отвечаем за свои поступки – нас не существует. Мы не рождались, не взрослели, наша любовь или ненависть не имеет значения. На этом корабле был настоящий Тролль, осознавший правду, и был настоящий Грег, он пожертвовал собой, чтобы иллюзия продолжалась. Чтобы мы дальше искали смыслы – играли в игру, придуманную не нами и не для нас. Не смущайтесь, убивайте друг друга и дальше. Тешьте себя тем, что вы не виноваты.

Она отступила в свою комнату. За секунду до того, как дверь закрылась, Илья впился белыми пальцами в седеющий ежик на голове и завыл, как белый волк в фильмах о живой природе.

Дверь, снятая с петель, стояла у стены. Элли роняла вещи в нутро объемного чемодана, тут же вынимала обратно, ювелирно складывала, аккуратно помещала на дно. Сверху горой набрасывала другие вещи, перекладывала так и эдак, вынимала все и начинала сначала.

Денис остановился в дверном проеме. Элли двигалась как сомнамбула и не сразу его заметила.

– А, это ты, заходи, – сказала она с фальшивым весельем. – Вот, пакую шмотки. Завтра – все, в последний раз погляжу на ваши рожи и больше никогда не увижу.

Денис молчал.

– Не светит мне Пекинский университет, – так же весело продолжала Элли, – ну и хрен с ним. Плевать. Как-то у меня в мозгах в последнее время прояснилось… на место встали мозги.