Павел Иевлев - Календарь Морзе [СИ]

— Роскошно, Ань, — подтвердил я. — Прямо принцесса.

— Эта пушка так грохнула! Мне даже на секунду показалось, что все сейчас рухнет… Эй, ты чего?

Меня шатнуло, мир снова на долю секунды подернулся серой пеленой, но сразу пришел в норму.

— Ничего, Ань, видимо на солнце перегрелся, голова слегка кружится…

— Так полежи пока в палатке, там пока все разберут-соберут…

— Нет, мне уже лучше — отговорился я. Меня мучил иррациональный страх — казалось, что если я выпущу Анюту из виду, она окажется не здесь, со мной, а там, насаженная на обломок доски, как бабочка на булавку, и багровое пятно на ее платье будет расплываться все дальше и дальше…

Аня переоделась в джинсы и рубашку, и мы пошли к лагерю, где неутомимые реконструкторы уже сооружали какой-то загон.

— Что это за корраль? — спросил я Олега.

— Площадка для бугурта! Там, на стене, театр был, а тут разомнемся по-настоящему!

Реконструкторы переодевались из потешных красных кафтанов в тяжелые, простеганные, как ватное одеяло, тегиляи, обшитые стальными пластинами на груди и плечах, и напяливали железные клепаные шлемы.

— Вот, смотри, это называется «куяк», — показал мне Олег одежду, похожую на длинный ватник с высоким воротником и короткими, широкими рукавами. — Доспех пешего ратника.

— Как надену я куяк, по башке меня — хуяк! — не удержался я.

— Для башки — вот шапка — он подал мне суконный толстый шлем на мягкой подбивке. Я покрутил его в руках — он оказался неожиданно твердый и тяжелый.

— Там стальной каркас, — пояснил Олег, — не бойся.

— Не бойся чего? — не понял я.

— А ты разве не будешь участвовать в поединках? — удивился он. — Димасик сказал, что ты принял его вызов.

— Вызов? В первый раз слышу…

— Что, мальчик, штанишки намочил? — раздался сзади противный голос. — Врубил заднюю?

Ну вот, что за детский сад — штаны на лямках?

— Забери свой халат и тюбетейку, — сказал я Олегу.

Пацана нашли, на «слабо» разводить?

— Димасик, зайка, — повернулся я к «воеводе». — Если ты имеешь мне что-то сказать, скажи прямо тут.

Димасик успел переодеться и был прекрасен — если мне Олег пытался втюхать куяк, одежду нищеброда-ополченца, то он вырядился чистым князем. Легкий юшман с надраенным зерцалом поверх, шлем-ерихонка, наручи с чревцами и поножи поверх красных юфтевых сапог.

— Я тебя вызываю!

— Я не Хьюстон, чтобы меня вызывать. Я уже тут стою. И что?

Ненавижу это всё. Хочет получить в рыло — пусть подходит, выдам. Но вот эти биения себя в грудь, выпучивание глаз, гортанные крики и прочие рудименты ритуальной копуляции стайных приматов мне отвратительны.

— О, вот и Антон, я тебе про него рассказывал! — вот этого еще не хватало. Павлик. И с ним, что характерно, действительно некое существо женского пола, цепко держащее его под локоток.

— О, Антон, ты все-таки будешь участвовать, ура! — Анюта подошла. — Это Оля. А то Павлик представить не догадается.

Оглядевшись, я с отвращением понял, что драться придется. От меня этого ждут буквально все. Иногда проще лечь грудью на амбразуру, чем объяснить, что пулемета там нет.

— Ладно, пошли в загон, — сказал я Димасику.

— Дайте этому какую-нибудь саблю, — пренебрежительно бросил он реконструкторам.

— Хуяблю, — зло ответил я. — Ты меня вызвал? Выбор оружия мой.

Я подхватил из кучи первую попавшуюся фанерную алебарду. Димасика перекосило. Ну да, с саблей он, поди, каждый день тренируется. А этот дрын — оружие рядового, их высочеству западло.

Бердыш он выбирал тщательно, взял самый лучший — окованное медными кольцами древко, стальное лезвие с широкой елманью — только что затупленное. Ну и дурак. Рубились бы мы острым оружием насмерть — имело бы смысл, а так — та же палка что у меня, только вдобавок тяжелая и неудобная.

— Оставь себе этот тулуп, — буркнул я Олегу, снова попытавшемуся всучить мне куяк.

— Но… — растерялся он. Я не стал спорить, просто зашел в огороженное пространство, где уже дефилировал красивым пружинистым шагом Димасик. Бердыш он держал картинно, чуть наотлет, поигрывая начищенным лезвием и ловко меняя ударную руку.

— Бой! — скомандовал кто-то сзади, и Димасик пошел на меня, держа оружие наискось попрек груди, явно готовясь к секущему удару. Я сделал шаг назад, вставил лезвие своей алебарды между столбами ограды и резко нажал. Фанерный клинок с хрустом отломился, оставив меня с двухметровым шестом, который теперь не перевешивало на одну сторону. Не ожидавший такого странного поступка противник на секунду застыл, растерявшись, и я крутнул палку прямо от забора, по горизонтали на высоте груди, раскручивая ее руками и разворотом туловища, как при игре в лапту. Думаю, метров двадцать-двадцать пять в секунду набрал ее конец, когда врезал ему чуть повыше локтя, между наручем и коротким рукавом кольчуги. Это как из дробовика пулю словить. Ну, почти.

Я бросил сломанную алебарду и пошел к выходу, не оборачиваясь на оседающего на землю с диким воем Димасика. Палкой по руке — это очень, очень, невыносимо больно. Кость я ему вряд ли перешиб, но мясо в отбивную, сейчас вырубится… Да, вой, скатившись в глухой утробный стон, утих, как уставший граммофон. Болевой шок.

— Врача, врача, скорую вызовите ему, быстрее! — забегали вокруг. Павлик, Анюта и эта, как ее… Оля смотрели на меня огромными глазами персонажей манга. Ну, извините, красивого рыцарского поединка не вышло.

— Вау… Это было весьма брутально! — сказала тихо Павликова подружка.

— Антон, какого черта! — схватил меня за рукав Олег. — Нахрена ты так? Вот почему ты злой такой?

— Злой? — я выдернул руку. — Я, блядь, злой?

Меня затрясло от ярости. Я шагнул к нему и, подтянув к себе за воротник рубахи, тихо заговорил прямо в лицо:

— Скажи мне, Олежень, это, может быть, я на этого мудака напрыгивал раздувая гребень? «Ко-ко-ко, на бой, на бой, биться-колотиться, кукареку-заклюю»? Какого хера, Олежень? Почему злой тут я? Я должен был дать себя отмудохать этому долбоебу, чтобы все суетились вокруг меня и жалели? Тогда я был бы не злой?

Я отпихнул его и выдохнул, успокаиваясь.

— Так вот, Олежень — не дождетесь. Кто к нам с мечом придет — тому сюрприз!

Я развернулся и ни на кого не глядя пошел к палатке. В этот момент мне никого видеть не хотелось. Уселся на мостки над рекой, сидел и упивался обидой, пока Анюта не подошла и не села рядом.

— Прости, Антон, — сказала она.

Я промолчал. Если женщина просит у вас прощения, никогда не спрашивайте «за что». Просто запомните этот момент, вряд ли их будет в жизни много.

Анюта обняла меня, положила голову на плечо и засопела в ухо, как маленький уютный ежик. Мне стало щекотно и смешно, и я перестал обижаться на Мироздание и Человечество. Хрен с ними с обоими.