Павел Иевлев - Календарь Морзе [СИ]

Обнаружил ее сидящей на подоконнике в углу. В глазах блестели слезы, губы дрожали, рядом стоял пустой бокал.

— Что случилось?

— Ничего неожиданного, — ответила она. — Просто это очень унизительно и обидно.

Марта показала куда-то рукой, я присмотрелся и увидел среди танцующих пар Мартына и… Я глазам не поверил — он, вольно расположив руки ниже талии, вел в танце Оленьку!

— Странный выбор, — согласился я. — Но почему ты так расстроилась? Какая тебе разница, с кем он спит?

— Да плевать мне, — зло сказала Марта. — Он постоянно кого-то валяет по койкам в «Поручике»… Но сегодня он велел мне убираться. У него, мол, теперь личная жизнь, я ему мешаю и должна валить на все четыре стороны.

— Вот скотина, — посочувствовал я. — Так может и хрен с ним?

— Понимаешь, мне тупо некуда идти. Мне негде жить. У меня нет денег, все гонорары получал он. У меня даже документов нет. Я вообще никто, меня не бывает…

Она подняла руки и внимательно посмотрела на них.

— Как скоро меня теперь не станет?

— Подожди здесь, — сказал я.

Очередной танец закончился, и я подошел к счастливой паре.

— Привет Мартын, привет Оленька. Вижу, мадам, вы вполне утешились?

— Ах, Антон, Мартын такой замечательный! Он такой творческий, такой глубокий человек! Настоящий талант!

— Мартын, можно тебя на минуточку? Оленька, простите, я ненадолго уведу вашего кавалера.

Мы отошли в сторону, и я спросил прямо:

— Ты чего сестру выгнал?

— Бля, Антон, — Мартын был довольно сильно пьян и говорил нечетко. — Достало с ней нянчиться! Она взрослая баба, пусть своим умом живет! Вечно пилит — и пью, мол, много, и играю не так… Пусть сама попробует, дура!

Странно было видеть такого Мартына — романтический образ грустного интеллигентного музыканта, живущего только своей музыкой, сползал с него, как шкура с линяющей змеи. И то, что появлялось из-под нее, мне совсем не нравилось. Мартын-Мартын, не лучшую ли часть души ты отрезал, создав себе тульпу?

— Пошли ко мне, — решительно сказал я, вернувшись. — Я не самый удобный сосед, но не на лавочке же в парке тебе жить? Потом придумаем что-нибудь.

Глупо оправдываться, но я правда ничего такого не имел в виду. Я постелил Марте на кухонном диванчике — хотел себе, но она категорически отказалась выживать меня с кровати. Мы попили чай, поболтали о пустяках, стараясь не затрагивать актуальный для обоих вопрос «как жить дальше», я ушел в комнату…

— Не могу развязать эту дурацкую штуку!

Корсетная шнуровка изящного исторического платья завязывается сзади, ага. Но оно вовсе не обязано сразу падать к ногам, оставляя вас уткнувшимся носом в копчик оставшейся в одних символических трусиках дамы. Это какое-то женское колдунство.

— Так надо, замолчи, — прошептала она в ответ на мои так и не высказанные возражения.

Ее кожа пахла горьким и сладким, и она была совсем настоящей.

Мне приснилась Анюта, сидящая в кафе с нетбуком и девочка, сидящая на ковре с тетрадкой. Они безостановочно писали, и, хотя я не видел, что именно, но знал, что каждый их палиндром — палиндром Морзе, крик о помощи. В это момент я почти понял, как они связаны, но гораздо важнее было то, что они страдают.

— Я ошибался, — сказал я Марте проснувшись. — Это не убежище, это персональный ад.

— Ты понял, — ответила она.

— Ее надо вытаскивать. И пусть они попробуют ее у меня отнять!

Я полностью вытащил нижний ящик шкафа и достал из ниши под ним завернутый в тряпку пистолет. Кобуры к нему не было, пришлось засунуть в поясную сумку. Здоровенная тяжелая хрень. Марта никак это не комментировала, она натянула на себя мои шорты и надела мою рубашку. Шорты опасно натянулись на бедрах, рубашка оказалась велика, но ей парадоксально шло.

— Ты со мной?

— Конечно, — ответила она просто. — Без меня ты туда не попадешь.

Посмотрев на туфли с каблуками, она решительно отпихнула их ногой и вышла за дверь босиком.

Я ожидал, что за мной будут следить — вряд ли Вассагов и его присные оставят меня без контроля, — но на улице никого не было. Вообще никого. Мы шли по совершенно пустому городу, безлюдному настолько, что мне начало казаться, что я все еще сплю и вижу сон. Вокруг все застыло в какой-то неестественной неподвижности — не дул ветер, не качались деревья, не летали птицы и не бегали кошки. Стояла полнейшая тишина, нарушаемая только моими шагами — босая девушка шла совершено бесшумно.

— Где мы, Марта?

— Молчи, думай о девочке, — строго сказала она. — Все время думай о ней, не отвлекайся.

Я стал вспоминать девочку, пытаясь воссоздать ее в памяти как можно точнее. Халатик с мишками. Халатик голубой, немного потертый, оранжевые мультяшные мишки. Плетеный из ниток браслет на руке. Белые носочки, один слегка сполз и пятка не на месте. Розовые резиночки на белобрысых хвостиках. Забавно сопит, когда пишет.

Почему мне кажется, что я видел ее раньше? На кого она похожа? На Анюту? Я видел ее детские фото (никому не удается этого избежать при знакомстве с родителями), это не она. Интересно, сколько ей лет? Я не очень разбираюсь в детях. Десять? Вряд ли больше двенадцати. Кто она? Почему так связана с Аней? Точнее нет — почему с Аней связана именно она? Какое нереализованное желание породило такую тульпу? Почему она сидит одна в пустой старой квартире и ждет того, кто никогда не приходит? Потому что так же сидит и ждет погибшего отца сама Аня?

— Пришли, — сказала Марта. — Дальше сам, мне туда нельзя.

Я вошел в подъезд того самого дома, но в той странной реальности, в которой мы сейчас пребывали, он выглядел немного иначе — почтовые ящики не были забиты бесплатными газетами, стены не были обклеены рекламой интернет-провайдера и кабельного ТВ, а главное — дверь угловой квартиры не была заложена кирпичом. Обычная деревянная белая дверь, с пластмассовой единичкой, прибитой бронзовыми обойными гвоздиками к полотну.

Я нажал кнопку, и в полной тишине противно зазуммерил электромеханический звонок. За дверью быстро затопали маленькие пятки, клацнул английский замок и на меня уставились снизу пронзительно-синие, с темным ободком глаза.

— Папа? — неуверенно спросила меня девочка. — Это ты?

— Э… — к такому вопросу я оказался не готов.

— Она сказала, что скоро придет папа и все будет хорошо.

— Ну… будет, наверное… — девочка явно не помнила нашего общения. Было оно в ее реальности или только в моей? — А тебя как зовут?

— Никак. Она не успела дать мне имя.

Мы стояли на пороге, девочка смотрела на меня с надеждой и ожиданием, а меня наполняло мучительное ощущение, что, если я сейчас задам правильный вопрос, то все решится. Мучительное — потому что ни черта в голову не приходило.

— Антон, быстрее, сюда! — закричала с улицы Марта.