Курт Воннегут - Времетрясение [litres]

Но прошу заметить: у Джейн были не только дорогие наряды и отточенные манеры богатой наследницы. Она с отличием окончила Суортморский колледж и писала замечательные рассказы!

Я подумывал, не податься ли мне в науку. Может быть, из меня бы и вышел какой-нибудь средней руки ученый – все-таки я худо-бедно учился в университете.

В третьем издании «Оксфордского словаря цитат» есть одно интересное высказывание английского поэта Сэмюэла Тейлора Кольриджа. Задача поэта, по мнению Кольриджа, заключается в том, чтобы «вызвать у читателей ту готовность к временному отказу от недоверия, которая и составляет основу поэтической веры». Эта готовность поверить в любую, даже самую безумную фантазию, пожалуй, и есть главная составляющая того удовольствия, которое мы получаем от стихов, а также от романов, рассказов и драматических произведений. Хотя фантазии некоторых писателей настолько абсурдны, что в них невозможно поверить при всем желании.

Взять, к примеру, вот этот отрывок из «Моих десяти лет на автопилоте» Килгора Траута: «В Солнечной системе есть планета, где живут полные придурки, которые миллион лет даже не подозревали, что у их планеты есть вторая половина. Они узнали об этом всего лишь пятьсот лет назад! Пятьсот лет назад! И при этом они называют себя Homo sapiens. Вы говорите, как все запущено?! Это еще ничего! На второй половине планеты все было запущено еще больше. Пятьсот лет назад у тамошних жителей не было алфавита! Они еще не изобрели колесо!»

Так мы вам и поверили, мистер Траут.

Можно подумать, что Траут высмеивает индейцев, которые, казалось бы, и так уже были изрядно наказаны за свою глупость. Ноам Хомский, профессор лингвистики Массачусетского технологического института, где мой брат, мой отец и мой дед получили дипломы о высшем образовании и откуда отчислили моего дядю по матери Пита Либера, так вот, Ноам Хомский приводит такую статистику: «По современным оценкам, численность населения коренных жителей Латинской Америки составляла примерно восемьдесят миллионов человек на момент, когда Колумб «открыл», как это у нас называется, Америку. А территории к северу от Рио-Гранде населяло еще около двенадцати – пятнадцати миллионов человек».

Хомский продолжает: «К 1650 году почти девяносто пять процентов индейцев Латинской Америки было уничтожено, а ко времени окончательного определения наземных границ США численность коренных жителей континента сократилась до 200 000 человек».

Лично мне кажется, что Траут отнюдь не глумится над нашими аборигенами. Просто он поднимает вопрос – намекает так тонко, что намек остается непонятым, – в самом ли деле великие открытия, вроде обнаружения другого полушария или общедоступной атомной энергии, принесли людям радость и счастье?

С моей точки зрения, открытие атомной энергии только добавило людям тревог и проблем. И кстати, наши аборигены были гораздо счастливее, пока их не «открыли» бледнолицые люди с другой половины планеты. Да и у самих «великих открывателей», знавших колесо и алфавит, ничуть не прибавилось радости в жизни.

Но я опять же потомственный пессимист с депрессивным уклоном. Наверное, поэтому я так хорошо и пишу.

Точно ли два полушария лучше, чем одно? Я расскажу один случай, хотя понимаю, что в качестве научного доказательства такие житейские эпизоды не стоят и комариного плевка. Мой прадед по материнской линии переехал из одного полушария в другое и как раз успел поучаствовать в нашей антигражданской Гражданской войне. Он воевал на стороне северян и был ранен в ногу. Его звали Питер Либер. Питер Либер купил в Индианаполисе пивоварню, и дела пошли в гору. Его пиво получило золотую медаль на парижской Всемирной выставке в 1889 году. У прадеда был свой секрет: он добавлял в пиво кофе.

А потом Питер Либер передал все дела сыну, моему деду по матери, и вернулся в родное полушарие. Решил, что там ему нравится больше. Кстати, помните ту знаменитую фотографию из наших школьных учебников, где иммигранты, приехавшие в Америку, вроде как высаживаются на берег? Так вот, мне говорили, что на этом снимке люди на самом деле садятся на корабль, чтобы вернуться домой.

Это полушарие – вовсе не рай на Земле. Здесь моя мать покончила с собой, здесь упал с моста поезд, в котором ехал муж моей сестры.

Траут сказал мне, что первый рассказ, который ему пришлось написать заново после того, как времетрясение перебросило его обратно в 1991 год, назывался «Собачий корм». В нем говорилось о безумном ученом по имени Флеон Суноко, работавшем в научно-исследовательской лаборатории при Национальном институте здравоохранения в Бетесде, штат Мэриленд. Доктор Суноко был уверен, что у всех «башковитых» людей в голове установлен крошечный радиоприемник и что все гениальные идеи передаются в их гениальные головы откуда-то извне.

«Этим умникам наверняка кто-то подсказывал», – сказал мне Траут в «Занаду». Он так мастерски изображал бесноватого доктора Суноко, что, казалось, и сам верил в то, что где-то есть некий огромный компьютер, который посредством радиоволн подсказал Пифагору о соотношении между сторонами прямоугольного треугольника, Ньютону – о силе тяжести, Дарвину – об эволюции, Пастеру – о микробах, Эйнштейну – о теории относительности, и т. д., и т. п.

«Может быть, этот компьютер, где бы он ни был и чем бы он ни был, лишь притворяется, будто он нам помогает. Может быть, на самом деле он пытается нас убить – перегрузить наши тупые мозги, которые просто не выдержат столько думать», – сказал Килгор Траут.

Траут сказал, что он был вовсе не против написать «Собачий корм» еще раз. И «Собачий корм», и еще триста с лишним рассказов, которые он сочинил по второму разу и опять выкинул на помойку до того, как нас снова пришибло свободой воли. «Писать, переписывать – мне без разницы, – сказал он. – Вот смотри, мне уже восемьдесят четыре, а меня по-прежнему радует и увлекает сам процесс. Причем увлекает и радует точно так же, как и тогда, когда мне было всего четырнадцать, и я вдруг обнаружил, что если взять ручку и положить перед собой чистый лист, то рассказ пишется сам собой».

«Хочешь знать, почему я называюсь Винсентом Ван Гогом? – спросил меня Траут. Тут, наверное, стоит упомянуть, что настоящий Винсент Ван Гог, нидерландский художник, какое-то время жил и работал на юге Франции. В настоящее время его картины считаются ценнейшими сокровищами мирового искусства и стоят каких-то неимоверных денег, а при жизни художнику удалось продать всего-навсего две работы. – Вовсе не потому, что он, как и я, не заморачивался на свой внешний вид и питал отвращение к женщинам, хотя, безусловно, это тоже немаловажно».