Курт Воннегут - Времетрясение [litres]
- Название:Времетрясение [litres]
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент АСТ
- Год:2018
- Город:Москва
- ISBN:978-5-17-109883-4
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Курт Воннегут - Времетрясение [litres] краткое содержание
Однако такой поступок требовал слишком большой смелости, и Вселенная вернулась всего на десять лет назад. А люди получили в подарок целых десять лет жизни и шанс переписать ее набело – ведь все ходы заранее известны! Это могли быть идеальные, лучшие десять лет жизни, но изо дня в день, неделю за неделей люди упрямо наступали на старые грабли, в точности повторяя рисунок судьбы…
Времетрясение [litres] - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Если кто-то из черепах не желает довольствоваться формулой черепахи Вольтера «Il fout cultiver notre jardin» [12] «Надо возделывать свой сад» (фр.).
, он посвящает себя борьбе за права человека, которые я и хочу обсудить. Начну с двух правдивых историй, произошедших в конце нашей с Траутом войны в Европе.
В общем, так: 7 мая 1945 года Германия, прямо или косвенно виновная в гибели сорока миллионов людей, капитулировала. Но на территории к югу от Дрездена, неподалеку от чешской границы, еще несколько дней оставался очаг анархии, который впоследствии был занят советскими войсками. Я был там в то время и кое-что рассказал о тогдашних событиях в своем романе «Синяя борода». Тысячи военнопленных, и я в том числе, получили свободу, вместе с уцелевшими узниками концлагерей с номерами, вытатуированными на руках, вместе с душевнобольными, осужденными преступниками, цыганами и кто их там разберет с кем еще.
Так вот: там были и немецкие войска. Все еще вооруженные, но сломленные и смиренные, они искали, кому бы сдаться – кому угодно, только не СССР. Мы с моим фронтовым другом Бернардом В. О’Харой сумели поговорить с некоторыми из этих немецких солдат.
О’Хара после войны стал юристом и успел поработать и прокурором, и адвокатом. Сейчас он уже на Небесах. А тогда мы с ним беседовали с немецкими солдатами, и те в один голос твердили, что Америке теперь придется заняться тем, чем занималась Германия, а именно бороться с безбожниками-коммунистами.
Мы отвечали, что нет. Нам это виделось по-другому. Мы ожидали, что СССР постарается стать похожим на США, что там тоже будет свобода слова, и свобода вероисповедания, и справедливые суды, и честные выборы и т. д., и т. п. А мы, со своей стороны, постараемся распределять материальные блага более справедливо и обеспечим всем гражданам по-настоящему равные возможности, как, по их собственному утверждению, это делается у них: «От каждого – по способностям, каждому – по потребностям». Вот как-то так.
Бритва Оккама.
А потом мы с О’Харой – мы тогда были еще совсем юные, буквально мальчишки – забрались в какой-то бесхозный амбар. Мы искали, чего бы поесть. Что угодно, лишь бы было съедобно! Мы искали еду, а нашли тяжело раненного капитана-эсэсовца. Он лежал на сеновале и явно был уже при смерти. Он вполне мог служить в одном из концлагерей неподалеку, где истязали и убивали людей. Он даже мог быть начальником этого лагеря.
Как у всех членов СС и как у всех узников концлагерей, у него на руке должна была быть набита татуировка с его личным номером. Вот такая ирония судьбы. В послевоенное время этой иронии было хоть отбавляй.
Он попросил нас с О’Харой уйти. Сказал, что скоро умрет и ждет не дождется, когда это произойдет. Мы равнодушно направились к выходу. Этот человек, умиравший на сеновале, не вызвал у нас никаких эмоций: ни омерзения, ни жалости – ничего. Но когда мы уже выходили, он откашлялся, прочищая горло и давая тем самым понять, что ему еще есть что сказать. Да, снова последние слова. И кто, кроме нас, мог бы их выслушать?
«Я растратил впустую все последние десять лет жизни», – сказал он.
А вы говорите, времетрясение!
Моя жена думает, что я считаю себя шибко умным. Но она ошибается. Я не считаю себя шибко умным.
Мой кумир Джордж Бернард Шоу, социалист и очень смешной, проницательный и остроумный драматург, сказал – ему тогда было уже хорошо за восемьдесят, – что если он сам считается умным, то ему искренне жаль тех людей, которых считают глупцами. Он сказал, что, дожив до своих лет, конечно же, нажил немного ума. Во всяком случае, он бы наверняка справился с работой мальчика на побегушках.
Я мог бы сказать о себе то же самое.
Когда городские власти Лондона хотели вручить Шоу орден «За заслуги», он поблагодарил их за оказанную ему честь, но сказал, что у него уже есть такой орден – он его сам же себе и вручил.
А я бы принял награду. Может быть, я бы лишился возможности отпустить первоклассную шутку, но я никогда бы не позволил себе забавляться за счет других, если от моих шуток людям могло бы стать «тухло и дохло».
Пусть это будет моей эпитафией.
На исходе лета 1996-го я задаюсь вопросом, какие из идеалов, в которые я верил когда-то, сейчас стоит пересмотреть. У меня есть пример моего дяди Алекса, бездетного страхового агента с Гарвардским образованием. Именно с его подачи я еще в ранней юности перечитал всех первоклассных писателей-социалистов, как то: Шоу, Норман Томас, Юджин Дебс и Джон Дос Пассос. Плюс к тому он научил меня клеить модели самолетов и дрочить. А после Второй мировой войны дядя Алекс вдарился в политический консерватизм и стал рутинером почище архангела Гавриила.
Но мне по-прежнему нравится, что мы с О’Харой ответили тем немецким солдатам после нашего освобождения из лагеря военнопленных: что Америка станет более социалистической страной, и постарается дать всем работу, и сделает так, чтобы наши дети, по крайней мере, не голодали, не мерзли, умели читать и писать, и чтобы им не было до смерти страшно.
Ну да, разбежались!
До сих пор в каждом своем выступлении я цитирую покойного Юджина Дебса (1855–1926) из Терре-Хота, штат Индиана, пятикратного кандидата в президенты от социалистической партии:
«Пока существует низший класс – я к нему отношусь, пока есть преступники – я один из них, пока хоть одна душа томится в тюрьме – я не свободен».
С недавних пор перед тем, как процитировать Дебса, я предусмотрительно стал говорить, что его слова следует принимать всерьез. Иначе многие в зале начинают смеяться. Они смеются не со зла. Им просто хочется, чтобы мне было приятно: они знают, что мне нравится смешить народ. Но их смех говорит о том, что в нынешние времена этот трогательный отголосок Нагорной проповеди воспринимается некоторыми как устаревший, полностью дискредитировавший себя бред сивой кобылы.
Но это не бред.
Килгор Траут перескочил через упавшую вместе с коробкой стальную дверь с загадочной надписью «УЙ ИСК», и под его прочными армейскими сандалиями захрустели осколки упавшей хрустальной люстры. Поскольку осколки лежали на двери, а не под ней, любой судебный эксперт мог бы с уверенностью заявить на суде – ну, если бы кто-то решил подать в суд на халтурщика, не закрепившего дверную раму, – что дверь грохнулась первой. А люстра, должно быть, держалась еще пару секунд, пока сила тяжести не сотворила с ней то, что она, эта сила, вне всяких сомнений, желала бы сотворить буквально со всем, что есть.
В картинной галерее по-прежнему завывала пожарная сигнализация. Как потом скажет Траут, «похоже, она надрывалась по собственному желанию, проявляя свободу воли». Это он так пошутил, по своему обыкновению высмеивая саму мысль о том, что у кого-то когда-то была эта самая свобода воли – и не важно, в повторное десятилетие или вообще.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: