Дмитрий Федотов - Сказки мегаполиса

Арсений проводил его взглядом, достал из стола тощую папку, в которой лежали заявления двух очевидцев, и приступил к чтению первого. Однако, в дверь постучали.

— Какого черта? — крикнул Арсений.

— Извините, Арсений Валерьевич, — в кабинет протиснулся профсоюзный босс Боря.

— В чем дело, Борис?

— Васька отгул требует, — застенчиво сообщил профорг.

— Какой Васька? Какой отгул? — раздраженно спросил Арсений. — Нельзя ли понятней и короче?

— Васька Эстэл требует отгул, — заторопился Боря. — Мы ему в прошлое воскресенье дали общественное поручение: выступать за команду нашего отдела в институтских соревнованиях. В прошлое воскресенье проводилось первенство по перетягиванию каната, вот Ваське и поручили всех перетянуть. Он же здоровый. Победителю начисляется сумма очков такая же, как за четыре опубликованных статьи. Дело выгодное. А Васька теперь требует отгул. «Поскольку перетягивание проводилось в воскресенье и потребовало значительных затрат физических кондиций», — прочитал Боря и протянул Арсению мятый листок. — Это он заявление написал, говорит, что был в команде затяжным.

— Каким? — недоуменно спросил Арсений.

— Затяжным. Ну знаете, в гребле — загребной? Все одинаково гребут, а загребной, вроде как больше других. Вот Васька и написал, что был затяжным, потому что стоял первым и ему больше всех пришлось пыхтеть, — конфузясь, объяснил Боря.

— Борис, ты притворяешься, или в самом деле, как говаривает наш директор, дубовый, словно дерево? Затяжной, загребной, дурдом какой-то! — Арсений скомкал листок и бросил в урну. — Он над тобой издевается, а ты глотальник раззявил. А теперь иди и передай этому французу, что намечается дело, он у меня пристяжным пойдет. Кроме того, передай, что начальство чрезвычайно довольно его, Эстэловой, исполнительностью и раздумывает, в каком месяце ему выписать премию — в этом или, может быть, в следующем? Пусть посоветуется с лаборанточками и сообщит, как ему удобней. Так вот и передай. — Арсений запер дверь кабинета на ключ, отключил телефон, уселся за стол. — Все. Пусть они перетягивают канаты, чинят канализации, покупают кефир, а меня нет. Я преставился.

— Слушай, Драный, брось ты его, — маленький тянул верзилу за рукав.

— Нет, ты погоди. Он мне не нравится. Врезать ему, что ли? Жельтмены, предлагаю на спор, я ему по соплям, а он мне спасибо, — Драный выплюнул окурок и, погано улыбаясь, неспешно двинулся вперед. Скажешь спасибо, отличник? Какой гордый, молчит, партизан, — он весело заржал и оглянулся на своих. — Гусь, а ты как соображаешь? Врезать или не надо?

Худой, прыщавый Гусь стоял несколько в стороне и лениво лузгал семечки. Он сплюнул шелуху и безразлично бросил:

— Ну врежь, если хоцца.

Гусь достал новую порцию семечек и возобновил прерванное занятие. Драный повернулся и сочувственно произнес:

— Видишь, земляк, деваться некуда. Народ просит.

Он лениво размахнулся и шлепнул ладонью по щеке…

Арсений замотал головой и проснулся. Некоторое время лежал, приходя в себя, настолько реальным показался сон. Полное ощущение того, что пощечину ему влепили не пятнадцать лет назад, а только что. Он откинул полог и выбрался из палатки. Над озером клубился туман. Солнце еще не взошло, но синие предрассветные сумерки уже почти растаяли и верхушки деревьев зажглись в первых лучах невидимого пока светила. Прохладный утренний воздух вызывал легкий озноб. Арсений энергично замахал руками, пробежался по берегу и принялся разжигать костер.

Прожив три дня у деда Нила, Арсений дождался, пока приехал Эстэл. Тот поведал ему о своих злоключениях в борьбе с пенсионером-общественником. Борьба эта, кстати, была еще не окончена, поскольку пенсионер результатов проведенного анализа не признал и требовал экспертизы, грозился «вывести контрреволюционное гнездо на чистую воду». Васька плюнул и, воспользовавшись оформленной командировкой, уехал от греха.

После его приезда, они, по рекомендации Нила Степановича, перебрались к Черному озеру. Дед вообще отнесся к ним достаточно благосклонно. Многое рассказал. Показал самые удивительные места, только к Емельяновой ловушке идти отказался. Сказал, что туда, мол, каждый должен идти сам, а лучше не соваться. Даже местные предпочитают обходить Дьявольский замок стороной. Арсений пытался выспросить у деда как они, деревенские, объясняют себе загадочные свойства Места, те странные вещи, которые здесь творятся. Дед, однако, отшучивался, говорил, что привыкли и не обращают внимания.

Наконец, костер разгорелся. Арсений повесил котелок, поджег щепку, прикурил. «Счастливчик! — подумал он об Эстэле. — Дрыхнет без задних ног. А меня словно кто-то пытается убедить, что я ничтожество, трус и все такое прочее. Восьмая ночь — восьмой раз один и тот же сон! Возможно ли вообще такое, чтобы человек сам себе признался, что он ничтожество? Если я поперся сюда, то как раз для того, чтобы доказать самому себе противное!» — Арсений подумал было, что надо разбудить Ваську и отправить производить утренние замеры, однако, оглянувшись на Эстэлову палатку, отчего-то раздумал. Палатка была гордостью Васьки Эстэла. При каждом удобном и неудобном случае он хвалился, будто это подарок одного друга-полярника. Если судить по Васькинам рассказам, то среди его друзей вообще нормальных людей не было. Они были или полярниками, или космонавтами, или членами кооператива по приготовлению шашлыков и чебуреков. Однако друзья друзьями, а палатка действительно была знатная. Устанавливал ее Васька аккуратно, сначала собирал каркас из алюминиевых трубок, затем натягивал ярко-красное прорезиненное полотнище. Спал он всегда в одиночестве, ссылаясь на то, что не переносит тесноту.

Арсений высыпал в закипающую воду два пакета концентратов и, потянувшись, направился к озеру.

«Что-то размышления мои уводят меня далеко от того ушастого Драного, который в сопливом детстве влепил мне по морде, а я смолчал. — Арсений остановился, поднял облизанную озером гальку. — И до сих пор молчу, хотя по морде с тех пор получал достаточно часто. Но почему та первая, детская пощечина самая обидная, будто потерял что-то в себе, или вообще себя потерял? Дожился, сам с собой боюсь быть откровенным, как будто, действительно, я — это не я вовсе. — Незаметно Арсений стал думать о себе, как о постороннем, словно это он был ненастоящий, а тот, настоящий, потерялся на одном из поворотов. — Может, ты потерял себя позже, — думал он, бредя по берегу, — когда увольняли Жеку? За что его уволили? За то, что он попросил не вмешиваться директора в дела, в которых он ни черта не смыслит, и не перекраивать программы эксперимента. Жека тогда сказал, что его, директорово дело, распределение талонов на диетпитание, утряска показателей, а также исправно работающая канализация, точнее, неисправно работающая. Жеку уволили, а по морде получил ты, Арсений. Потому что Жека был прав. Потому что он был твоим другом, а ты промолчал. А может, ты потерял себя на темной улице у рощи, когда не заметил, что двое мерзавцев изгаляются над девчонкой, предпочел перейти на другую сторону и прошагать мимо. А может быть, это уже не ты перешел? А тот остался на другой стороне? Остался и потерялся? Нет? Тогда, может быть, эта потеря произошла при составлении списков на жилье, когда ты выписал для количества мать, а потом отправил обратно? Тогда ты оправдал себя. Говорил, что такие нормы жилой площади на человека годятся разве что для человека неживого, на кладбище такие нормы годятся. Тогда ты оправдал себя, а Любовь Ефимовна с дочкой осталась жить в общежитии. Бойня за место под солнцем была большая, а соседом по лестничной клетке оказался директорский сын, которого и в списках-то не было. И ты с ним здороваешься, а надобно бы плюнуть ему в рожу, а заодно и себе самому. И еще было много поворотов… Где искать? Думаешь Место поможет? — Арсений с силой зашвырнул гальку и вернулся к костру. Снял котелок с варевом непонятного цвета и запаха. — А ведь я надеюсь, что поможет. — Он зачерпнул ложкой из котелка, попробовал и сплюнул. — Хорошая вещь, Ваське понравится. — Усевшись на опрокинутое ведро, Арсений закурил. — Должно помочь. Что-то такое я чувствовал, было же у меня ощущение, что вот-вот разгадаю… Было и ускользнуло. Осталась только уверенность, что приехал я сюда не зря. Что-то будет! И еще сказка какая-то в голове вертится, про пацана, который отдал, золотой рубль и жизнь свою какому-то нищему. А может и не рубль он вовсе отдал. «Клянусь копытами козла…» Это вроде из той же сказки. Черт те что в голову лезет! Надо делом заняться».