Дмитрий Федотов - Сказки мегаполиса

Мысли Шута окончательно спутались. Он нерешительно повернул машину в сторону южной окраины.

— Психоватый, поел бы немного. Опять глушишь на голодный желудок.

— Не хочется. Принеси-ка кружку темного пива.

— Нет уж, — запротестовал шинкарь. — Порцию салтисону тебе придется съесть.

— Как знаешь, — рассеяно ответил Психованный. — Пиво не забудь.

— Что за парни были с вами? Длинного показывали по видео.

— Он известный шут.

— Непохож! Грустный, — шинкарь собрал пустые кружки и удалился.

«Шут — известная личность, ты мог его и видеть. А вот Мирон для тебя никто! Ты приятный малый, шинкарь, но кое-что лежит вне твоего понимания. Впрочем, беды в этом нет. Ограниченность всегда в милости».

— Спасибо, — придвинул он запотевшую кружку.

— Пиво холодное. Только что из подвала.

— Сколько с меня?

— Шесть монет.

«Нужно идти к клиентам… Опять будут плакаться полоумные старухи, перезрелые девицы намекать на связь. Ох, и надоела такая жизнь! Но без монет никуда не кинешься. Даже с индексом, включенным в Цивилизацию. Одно хорошо — никто не мешает думать. Думай, пока не опухнешь — Цивилизация все равно не узнает. Только помалкивай о том, куда утащила тебя не в меру пылкая фантазия».

— За столик никого не пускай. Минут через двадцать вернусь.

— Работать? — подмигнул шинкарь.

— Работать… — вздохнул Психоватый. — Чтоб этой работе сдохнуть!

— Не расстраивайся. Я подержу твое место.

— …Мадам, — он галантно изогнулся перед клиенткой, — вашу ручку, пожалуйста.

Рука была пухлой, с длинными искривленными ногтями, и от нее пахло благовониями,

— Хиромантия, мадам, величайшее достижение Цивилизации.

— Что вы говорите? — мадам целомудренно нависла роскошным бюстом над его лицом.

— Именно в хиромантии соединена извечная мудрость природы с мудростью наук Цивилизации. -

— Я так и думала.

Психоватый взглядом еще раз оценил мадам, незаметно осмотрел комнату, вспомнил предварительно собранные сведения и вдохновенно произнес:

— Вы рождены под знаком Тупика и это в сочетании с узором линий на вашей ручке является залогом будущих успехов в интимной жизни.

— Ах! — простонала мадам…

Окончив сеанс, Психованный выписал счет.

— С вас пятьсот монет. Можете внести на мой индекс в банке, можете расплатиться сейчас. Буду очень благодарен, если рассчитаетесь наличными.

— Какой может быть разговор! Я охотно пойду вам навстречу во всех ваших желаниях. Меду не хотите?

— Спасибо, у меня деловое свидание в Лиге астрологов, — поблагодарил он любезным тоном. — Если не возражаете, я загляну к вам как-нибудь в следующий раз. В удобное для мадам время. Вы всегда можете отыскать меня в конторе или дома. — Он протянул визитную карточку.

Мадам расплылась в радостной улыбке.

— Да, чуть не забыл, — небрежно добавил Психоватый. — В ближайшее время я, наверное, уеду на Острова. Месяцев на пять-шесть.

— О-о!

— Нет-нет, вопрос еще не решен окончательно, остались кое-какие формальности. Я счел своим долгом предупредить вас.

— Вы так любезны, — выдохнула мадам, провожая его к выходу. — Отныне я буду пользоваться только вашими услугами!

«Фу! — Психоватый вытер взмокший лоб. — Раз от разу становится труднее выдерживать натиск этих дам. Пока отделался благополучно. Несколько раз не застанет меня дома и решит, что уехал. А через полгода у нее возникнут новые заботы… — Он медленно зашагал в сторону шинка. — Пятьсот монет с такой дуры мало… На кой леший мне эти монеты? — с неожиданной тоской подумал он. — Все равно половина уйдет на добычу информации о следующем клиенте, а оставшееся просажу в шинке. Не жизнь, а крысиные гонки. Не выдержишь — выбросят на свалку, скажешь что-то невпопад — отправят в Школу Седьмого дня. Самое отвратительное — не будешь знать кому, в чем не понравились твои дела и мысли. Придут, рявкнут: «Нам сказали» — и собирай вещички. И не убежишь, как Мирон. Телепатическим шоком не владею, другое придумать — лень. Сколько моих замыслов разбила эта проклятая лень! То лень делать, то лень думать. Если и задумывался, то над чем не следовало. Не мог иначе, все куда-то заносило. То в старших группах фантазировать тянуло, то вдруг занялся психологией Цивилизации. Это было самое лучшее время моей жизни. Доступ к обширнейшей библиотеке, полная свобода без забот о завтрашнем дне… Все исчезло! Лишь изредка что-то шевельнется и тут же заглохнет. Изо дня в день сплошная мура: клиенты, бюро, шинок и болтовня отяжелевшим от пива языком. Потому, наверное, и не трогают, что лишь болтаю, на действия не способен. Был бы к нему расположен, встретился бы с Сотрудником не в городе, а в Школе. Думаю, он многих моих друзей встретил там. — Все они рано или поздно слышали: «Нам сказали» — и исчезали из Мегаполиса. Один я еще прыгаю, занимаясь «благородным» делом предсказания. Блевотина — не жизнь! А вырваться не могу… Сейчас вот приду в шинок, напьюсь пивом, чтобы к вечеру ничего не соображать. Так лучше, спокойнее».

— Посторонись!

Психоватый мрачно посмотрел вслед служителям и поднялся на тротуар. Униформы приблизились к шинку. Двое остались снаружи, остальные вошли внутрь. «Поздно, голубчики! Только бы шинкарь не сболтнул лишнего. Нужно предупредить Мирона». Он почувствовал, что оживает и хочет действовать, не копаясь в самом себе, не пережевывая бесконечную жвачку бесплодных мыслей. Он устремился к стоянке машин.

«Намного опаздываю, — Мерик обеспокоенно посмотрел на часы, — такое со мной впервые. Ребятишки, наверное, недоумевают, строят самые невероятные предположения. Им только дай повод — навыдумывают историй. Дети всегда остаются детьми, уж я знаю это — не один десяток лет воспитываю их. Чтобы ни говорил Психоватый — в них моя жизнь. Я ввожу их в мир, где сильнее всего — мысль, а не моменты, индекс или Острова, делаю их людьми. На том стою! Пусть порой сам уподобляюсь ребенку, пусть фантазирую вопреки Источнику — ничто не сможет отнять у меня искусства вводить в мир воображаемого… — Он пытался раздумьями о школе, о детях, прогнать смутное беспокойство, растревоженное разговорами в шинке. — Жаль, не помогли Мирону. Может, следовало обратиться к учителю Хану? — мелькнула шальная мысль, сразу же исчезнув при воспоминании об утреннем разговоре. — Бывает же! Учу выдумывать, у самого появляются фантазии, а ни разу не возникло мысли об Источнике, о том, что в нем записано. Мы существовали сами по себе, хотя именно с него началось то, чем сейчас занимаюсь я. Все близкое мне лежало в мире вымышленного, реальность не касалась меня. И вдруг появляется Сотрудник, он задается вопросом, что стоит за Источником. Бессмысленно?! Чуть вдумаешься, как захлестывает лавина недоумения. Неуютно! Словно в обжитую, теплую квартиру ворвался дождливый сквозняк и неожиданно тронул холодными мокрыми лапами… Каково же детишкам, которых я обучал фантазии, и которых отчислили из Школы до ее окончания? Ведь они уходили в мир неокрепшими, неподготовленными для жизни в нем. А фантазеру в Цивилизации жить особенно трудно. Потому Психоватый и начал пить. О других просто ничего не знаю, но вряд ли их участь лучше. Что нам до детей, до их воображения! Генерируют ребятишки идеи — и отлично. Идея уйдет в Каталог, затем попадает к взрослым, они обработают ее и приспособят для нужд Цивилизации. Что нам до того, что взрослые могут сами выдумывать, а не только обрабатывать чье-то чужое? Все затмевает бездумье, погоня за призраками, над всем этим сияет Источник, а за ним — неизвестность. Мирон — весьма любознательная натура, раз додумался до такого вопроса. Странно, как он миновал Школу Кыша? В детстве наверняка был одним из тех смышленых ребят, которые тиранят бесконечным «почему».