Александр Михайловский - Второй год новой эры

– Да, мадам Люси, – добавил месье Андре, – вы прекрасный мастер своего дела, и сейчас от вас с Мариной многое зависит…

Я была растрогана чуть не до слез. Оказывается, эти русские вожди ценят меня очень высоко… Я даже не догадывалась об этом. Наверное, мадам Марина говорила им обо мне много хорошего, и вот только теперь я увидела их истинное отношение. Мне было несказанно приятно. И я, не удержавшись, улыбнулась вождям счастливой улыбкой и сказала:

– Месье Андре, месье Петрович. Я прошу вас не волноваться. Все пройдет хорошо, я это компетентно заявляю. Вы можете находиться здесь, в коридоре, а я буду сообщать вам о том, как идут дела.

– Спасибо, Люсенька… – тихо произнес Петрович и в порыве благодарных чувств слегка прикоснулся к моей руке.

Я затворила дверь и вернулась в выполнению своих обязанностей.

– О-о-ой, мамочки мои! – голосила Ляля. – Больно!

Растрепанная, с глазами, полными слез, она стояла, упираясь руками в стену – мадам Марина запретила садиться.

Лиза держалась лучше. Она только приглушенно стонала, когда начинались схватки и крепко зажмуривала глаза.

Я подошла к Ляле.

– Положи пальцы рук на верхушки бедер, – сказала я, и она послушно выполнила мое указание. – Теперь, когда придут схватки, массажируй эти точки. Боль снизится вдвое.

Девушка недоверчиво посмотрела на меня, но с готовностью кивнула. Вскоре пошли очередные схватки. Она интенсивно нажимала на те точки, что я ей показала, и при этом с благодарным удивлением смотрела на меня. Лиза последовала ее примеру.

– Мадам Люси, действительно, помогает! – воскликнула Ляля. – Спасибо вам.

Я честно выходила в коридор каждые полчаса – и вожди неизменно вскакивали со скамьи, бросаясь мне навстречу. Я деловито информировала их о том, как идут роды, и они внимали мне с таким почтением, что мне даже становилось неловко. И невольно в моей голове возникала мысль – а будет ли Гуг так же переживать за своего ребенка? Будет ли дежурить у двери, вскакивая каждый раз, когда Марина приоткроет дверь?

Почему же такое лезет мне в голову? Ведь я решила рожать без мужа, так зачем мне надо, чтобы он переживал? Это будет мой, и только мой ребенок… Но отчего же так щемит сердце, когда я вижу выражение глаз русских вождей, готовящихся стать отцами? Отчего я умиляюсь, видя, как тепло, по-сестрински, относятся к роженицам остальные жены их мужей? Неужели я готова дать слабину и, плюнув на все, согласиться выйти замуж за моего милого дикаря? Ведь можно, оказывается, жить в ладу с остальными женами. Да и наверняка я буду главной среди них. Они ведь уже приходили ко мне с делегацией – тогда еле удержалась, чтобы не расхохотаться. А теперь вспоминаю тот разговор – и не без удовольствия. Вели они себя почтительно, смотрели на меня почти как на божество. Приглашали в свой гарем. Говорили, что буду старшей женой, что они обещают слушаться меня… Сейчас до меня дошло, что ведь они были искренни, и это главное. Они действительно были заинтересованы, чтобы я вступила в их семью, а не просто выполняли указание своего шестнадцатилетнего господина. Ведь мое «членство» в их семье поднимало и их статус, и статус семьи в целом. Я ведь только смеялась и отмахивалась, когда мадам Марина говорила, что я – самая завидная невеста в племени. Но, несомненно, так оно и есть. Я окончательно убедилась в этом, увидев, как почтительно разговаривают со мной вожди, еще несколько месяцев назад и за человека меня не считавшие.

Кроме того, мне довелось наблюдать, как помогают «сестры» с детьми. Разве могла бы мадам Марина спокойно выполнять свои рабочие обязанности, если бы не ее товарка (Нита, кажется – у нее уже есть свой ребенок, а теперь она с удовольствием нянчит обоих)?

Что ж, впервые я решила как следует подумать о замужестве. Но это потом. а сейчас мы с мадам Мариной должны выполнять все четко, быстро и правильно, потому что вдвоем нам будет нелегко справиться с двумя роженицами. Правда, есть еще Фэра, но главная ответственность все же на нас. Это на наши плечи возложен нелегкий труд помогать появляться на свет будущим членам нашего Племени, которые будут строить светлое будущее на этой благословенной земле….

Бывает же такое – вся родовая деятельность у двух русских девушек шла синхронно. И это было не очень хорошо, потому что так мы не могли как следует контролировать процесс. Правда, есть Фэра… Вон она – тоже в белом халате, который ей очень к лицу, снует от одной страдалицы к другой, оказывая, скорее, психологическую поддержку.

Мне вдруг отчетливо вспомнился страшный рассказ бабушки о том, как вместе с ней рожали шестеро женщин, а из персонала было всего трое – в результате один ребенок задохнулся. Ну что гадость в голову лезет! Да моя бабушка была пьяна в тот момент, когда это рассказывала – может, сочинила все. Любила старуха выпить… Кстати, вот что интересно – ЭТИ русские совсем не пьют, даже мужчины. Все это пропаганда, будто они все алкоголезависимые. Гнусный поклеп. А ведь жила бы я в нашем мире – и за всю жизнь бы не узнала, что они, русские, совсем другие, что они во многом лучше нас. Так бы их и презирала дальше… Фу, гнусность какая. Теперь-то воспринимается по-другому. Теперь я почти сроднилась с ними – подумать только! Да-да – стала одной из них, пользуюсь почетом и уважением. Эх, соратницы-феминистки… Видели бы вы меня сейчас. А еще лучше – пожили бы вместе с нами, здесь, в Каменном Веке; тогда бы я посмотрела, как вы будете применять свои идеи…

Так, вроде пока все идет нормально. Вот только Ляля на грани паники. А когда роженица в таком – слишком нервном – состоянии, могут быть разные эксцессы… ну, типа разрывов шейки или еще чего похуже. Хорошо бы ее успокоить, но только как? Я даже имя ее не могу выговорить… Спрашиваю у мадам Марины (она в это время раскладывает рядом с кушеткой разные интсрументы – скальпель, зажим и прочее):

– «Ляллия» – как это будет целое имя?

Секунду она смотрит на меня без всякого выражения, словно вспоминает, а потом говорит:

– Ляля – это «Лариса»….

Я киваю. И как раз в этот момент Ляллия начинает орать:

– Я боюсь, Марина Витальевна! Я не хочу рожать!

– А придется… – сурово усмехается та.

Но девушка нервничает все сильнее.

– А если я умру? Ой, мамочки мои, не хочу…

Вслед за этим раздаются всхлипы. А на соседней кушетке деликатно пыхтит Лиза (вот уж чье имя легко и приятно произносить!) – она вообще ведет себя так, словно ей неудобно за причиненное нам беспокойство.

– Ты не болтай ерунды, хорошая моя, – вздыхая, увещевает Лялю мадам Марина. – Вон, подруга твоя спокойненько лежит…

– А что я поделаю, если мне страшно? – плаксиво отвечает Ляля. – Я же первый раз…