stk0 - Сопливый детектив

С тех пор и ходит всегда чуть испуганная, и фамилию-отчество свои нигде не называет, и такими голодными глазами на любого мужика смотрит, хоть на меня, старую развалину, хоть на этих сопляков… Впрочем, сколько их, таких, после этой войны безмужичных, в центральной Украине… Вот даже в этой экспедиции на 68 человек участников из числа студентов и добровольцев, 72 человека обслуживающего персонала — и все женщины, и все незамужние, и все из Украины…

И кто-то из них ворует — что, впрочем, неудивительно, живем-то небогато: еды навалом, но и инструмент, что плохо лежит, и даже простую штыковую лопату из-под носа сопрут, и бабьи побрякушки… да и транжирить нашим людям, по большому счету, нечего.

И кто-то из них до сих пор «нэзалэжную» помнит и хвалит — нет, не песни поет, что плохого в песнях, а то тут, то там вдруг трызуб нарисованный, или «москаль» как ругательство, а то еще и развалившийся в прошлом году Евросоюз вспомнят… А рядом ЮНЕСКО-вские шпико-дипломаты всю муть и грязь собирают, истлевшее грязное белье хохлопитеков копают, землю носом роют, если пронюхают — сюда слетятся, как мухи на дерьмо, шум и бучу на весь мир поднимут — а кому оно надо, если ни работы, ни раскопок, ни порядка не будет… А ведь все бабы молодые да горячие, до мужиков голодные, ни один сопляк в экспедиции в одиночку не ночует! Это-то и страшно, давно известно, «ночная кукушка дневную перекуёт», так мозги закрутит, что только ЮНЕСКО-вцы и разберут, вот так и появляется крамола… А тут еще и «суточные очки» эти…

Ну, на Светлану Фоменко я не думаю — не могла она. Слишком у нее в глазах эта… измена отца человечеству? — да, наверное, самое точное слово — до сих пор стоит. Она и в речи московский говорок выработать пытается, только когда очень в дела уйдет — южнорусское «гх» и тягучие украинские слова появляются. Но кто?

Ну вот и перевязали меня, сижу, теперь, как краб: слева клешня протеза, правая перевязкой тоже как клешня белеет. Лишнего, конечно, намотали, там не так сильно и было, да и иммунитет у меня с регенерацией, опять же, не гражданские, но так лучше, ибо раненый кажется неопаснее. Морду скорбную скорчил и думаю — а дальше что будет?

А дальше, смотрю, Артемка Федору подмигивает, а Федька, жучара, главный истопник бани и «начальник над кухней», куда-то метнулся и таким хитрым котярой ко мне шепотком с придыханием подкатывается:

— Петрович… Мы тут у Льва Михалыча по поводу вашей травмы чуток спирту из сегодняшней нормы выпросили — рану обрабатывать… Ну, изнутри, конечно… Вам чем разбавлять и как, один к двум или один к трём?

Ох и хитрая татарская морда! Знает ведь, что с этого года законодательно запрещено не только производить и продавать, но и потреблять крепостью выше 16 градусов, но что ему те законы! И делает вид, что забыл, что я завхоз, что у меня Левушка этот спирт получать каждый день должен. Но того не знает, что Лев Михайлович уже вторую неделю забывает спирт получать, что я два дня напоминал, а потом плюнул! Ну-ка, сейчас узнаем: воруют у Льва или где-то на кухне гонят…

— Отставить разбавлять, не порть слезу Божию, так давай.

Встал, спиной ко мне развернулся, от всех меня своим «комком нэрьвов в районе пупка» прикрыл, в левую клешню как-то ловко, не глядя, дужку ручки кружки вставил. Ну и я его ждать не заставил, сразу… жахнул….

Хорошо пошла… На чабреце да полыни настояна, наверняка самогон, но минимум двойной очистки. Значит, или на кухне гонят, или у местных берут… Ну, все лучше, чем если воруют…

Обернулся ко мне, кружку с протеза снял, заглянул внутрь — глаза круглые и рот приоткрыт.

— Ну, Вы, Петрович, ух… Ну Вы и ас… Там же все шестьдесят градусов, если не больше — а Вы одним махом грамм двести пятьдесят… Ой, Вам не поплохеет от такой дозы?

— Не суетись, Федь, не поплохеет… Скорее похорошеет… — а у самого на душе вдруг так мягко, тепло и ласково сделалось, будто Боженька пушистой лапкой погладил. Видно, оттого и раздобрел: — Ну, чего смотришь, себе наливай!

— Да там же на всех было!…

— На всех? Чуть больше стакана — и на всех?!

— Ну мы же разбавлять собирались…

— Эх, вы, разбавлялы… — и уже привставать начал, чтоб к себе в каптерку за личным запасом спирта сходить, но тут заметил, как Федька с Павлом глазами так зырк-зырк! Ага, думаю, развели старого хрыча, решили, что оттаю и им надурняка налью, и молчать про то дело буду!.. Фигушки вам, старого чекиста так просто не поймаешь, молчать-то буду, но вместо спирта бежать твоему, Федька, другу Павлу в село за добавкой.

— Там, Федь, в заднем кармане, мне неудобно… Ну, кошелек, нащупал — тяни. Вот, открывай, отсюда доставай пятисотку, отсюда еще сотенную. Эй, Павлик, дуй сюда! Возьми вот у Федьки деньги, где велосипед стоит знаешь, до Голой Долины 12 километров, на велике за час обернешься, бери или две законных, или … ну это ты и без меня сообразишь, а не сообразишь — Федька поправит!

— А ты, Федь, сунь кошелек обратно в карман и раскладушку мне тут ближе к выходу, чтоб на свежем воздухе, разложи. Чего-то устал я, посплю, наверное… — и правильно, пусть думают, что окосел и сплю, а я полежу-послушаю-понаблюдаю. Может, что интересное узнаю, может, что умное подумаю…

Лег — и тут же умную мысль ухватил: а чего это малолетка Артемка взрослым мужикам, Федьке да Пашке, подмигивал, типа как приказ давал? Кто они — и кто он, шкет? С чего бы это? Глаза локтем накрыл — и смотрю из-под руки, и слушаю.

Не успел Пашка за поворотом дороги скрыться, смотрю — рядом с Артемкой Федька примостился, Сережка — в любой заварухе это шило торчит, прям как я в детстве, — и, сюрприз, Русланчик малой, из греков приазовских, отец на войне погиб, студент, из бывших «черных копателей». Этот повзрослей артемкиных «миллионщиков», помоложе Федьки с Пашкой, года три с «черными» по балкам и буеракам Донбасса лазил, все фарт искал, тоже разбогатеть хотел, а года два как отрезало — остепенился, на исторический поступил, считается лучшим краеведом прошлой войны. Что, старое не отпускает? Опять на фарт потянуло? Артемка воду мутит, или Руслан, или Серега, или Федька?

Вытащили из-под раскладушки чемодан, поставили его на попа боком, на торце какую-то бумажку расправили, видно, карта, склонились, шепчутся. По сторонам не смотрят, минуты через три в голос заговорят — тогда и пойму, о чем толкуют.

Нет, не сложилось — только голос повышать стали, на улице, из-за поворота «Урал» с саперами показался: все вскочили, засуетились, побежали, даже карту свою прибирать не стали, так сложили и под подушку сунули. Ну нам того и надо!

Как только все из ангара, я бочком-бочком, к Артемкиной раскладушке, подушку сдвинул, клешнями карту развернул и сфотографировал — не только у Левушки «умные очки», у меня часы не глупее. Китайское, конечно, поделие, но наши ребята с ними тоже хорошо поработали. Еле успел карту свернуть и подушку на место — шум голосов, обратно идут, что-то обсуждают. А я по стеночке ангара в сторону туалета, и на часы смотрю, фото карты разглядываю.