Джоуи Грасеффа - Элиты Эдема [litres]

Она возвращается к Перл и зовет хирургов.

– По счастью, ты все еще представляешь для нас интерес, Рауэн, – говорит она издалека. – Ты владеешь информацией, которую мы считаем важной. Например, имя того хирурга, который испортил мою прекрасную работу. И то, что происходит с тобой сейчас. Мы столько раз копались в твоем сознании, так интенсивно, но ты все еще держишься, почти без срывов, сотрудничая с обеими личностями. Это стоит изучить. Да, Рауэн, мы еще повеселимся с тобой, прежде чем ты присоединишься к своей подруге. – Она треплет Перл по щеке. – Прощай, Перл.

Мы обе кричим, когда хирург приступает к работе. Через секунду Перл умолкает. Процедура очень быстрая. Я на секунду вижу дикие глаза Перл, умоляющие меня помочь ей. Затем… она исчезла. Она по-прежнему та же красивая, обаятельная девушка, внешне. Но я видела тот момент, когда свет личности погас в ее глазах. То, что делает ее самой собой.

Она улыбается мне и медленно моргает.

– Где я? – спрашивает она с откровенной невинностью человека без прошлого и будущего.

Я ничем не могу помочь Перл. Я ничем не могу помочь себе.

Однажды я слышала фразу: «Неведение – благо». Раньше я не до конца понимала ее, не верила ей. Но сейчас я вспоминаю, как прежде лежала привязанная к столу, не подозревая, что произойдет со мной дальше. Те случаи, когда я находилась в комнате сенсорной депривации, где в мое сознание вносили едва заметные изменения. Дни, когда я бежала к женщине, которую считала своей матерью, в поисках уюта. Я была заключенным, который не знал о своем заключении. Я ничего не знала об эксперименте. Я была счастлива.

Нет, не была. Я была ничем, потому что я не была собой.

Страх – вот цена, которую я плачу за знание. Я рискую умереть, чтобы оставаться по-настоящему живой.

Но теперь я знаю, что есть кое-что гораздо хуже смерти.

Я пытаюсь поймать взгляд Перл, когда мой стол разворачивают, но все, что я вижу, – это блаженный, отсутствующий взгляд. Затем меня выталкивают в длинный коридор. По одной стороне идут металлические двери. С другой стороны все двери стеклянные. Это камеры. Я вытягиваю голову в ту сторону, насколько могу, пытаясь заглянуть в них, когда меня провозят мимо.

Сначала я не вижу знакомых лиц. Затем… старик, которого я пару раз встречала в Подполье. Он скорчился в крошечной пустой камере, его спина слегка сгорблена. Что они с ним сделают?

Теперь их больше. Я вижу размытые силуэты людей, которых я знаю по Подполью. Длинная цепочка вторых детей, захваченных и беспомощных, предоставленных Центру для любых экспериментов.

А затем – самое ужасное: перед глазами мелькает Рэйнбоу. Одна в холодной камере, она стоит посреди комнаты перед дверью, готовая сопротивляться, ее руки сжаты в кулачки. Ее лицо опухло от слез, но она угрожающе хмурится, когда кричит, бросая вызов этому миру.

– Рэйнбоу! – истошно кричу я, но стекло звуконепроницаемое, и мы не слышим друг друга.

Нет, нет, не Рэйнбоу! Только не дети! Кем же надо быть, чтобы ставить эксперименты на маленьких детях?

Мы проходим мимо других вторых детей: малышей, стариков, семей, заключенных в отдельные камеры. Я пытаюсь считать. Десятки. Не меньше сотни в этом кажущемся бесконечном коридоре. Все это новые подопытные для шефа и ее изощренных экспериментов по управлению сознанием.

Но я не вижу ни Лэчлэна, ни Эша. Может, им удалось сбежать?

Я пытаюсь представлять только худшее, чтобы не тешить себя предательской надеждой. Их нет здесь, значит, они могли погибнуть.

Их здесь нет, значит, им могло повезти.

Затем каталка замедляется, и я вижу ехидную улыбку на лице шефа.

– Мне кажется, или вы были подругами?

Там, в кресле в центре еще одной пустой камеры, сидит девушка с сиреневыми волосами.

– Ларк! – воплю я, вырываясь из пут так сильно, что мне почти удается сдвинуть каталку с места. Санитары хватают и прижимают меня так, словно я действительно могла бы сбежать.

Нет, говорю я себя. Это уловка. Они уже проникли в мое сознание и заставляют меня видеть то, чего нет.

– Вам не провести меня, – говорю я, пытаясь, чтобы мой голос звучал спокойно. Стараясь отогнать надежду прочь. – Я видела, как она умерла. Это не она.

Шеф смотрит на меня, явно забавляясь.

– Что ты на самом деле видела? – спрашивает она. – Ты видела, как ее поглотил нанопесок, вот и все.

Она смеется, и смех далеко разносится в пустом коридоре.

– Нанопесок пожирает людей, – мрачно настаиваю я. – От нее ничего не осталось.

– Или, может быть, это то, что мы говорим людям. Хищный песок-охранник, который переваривает даже кости, ничего не оставляя безутешной семье? Весьма жуткая сказочка, ты не находишь? Вполне пригодная для того, чтобы любопытные жители держались подальше от пустыни.

Она наклоняется ближе и шепчет мне на ухо:

– Рауэн, разве ты еще не поняла, что Эдем выжил только потому, что мы следим за тем, о чем люди думают и даже за тем, что они видят? Все началось с Экопана, который использовал линзы, чтобы заставить людей не видеть очевидного. Удивительно, как легко можно заставить людей не замечать чего-то! Даже нечто настолько огромное, как бобовые деревья над стеной, да? Но в основном манипуляции куда проще. Городские легенды, Рауэн. Стоит распустить слух, и ты моргнуть не успеешь, как в него поверят.

– То есть нанопесок не убивает?

– Пустыня сама убьет достаточно быстро, – говорит она. – Нанопесок на самом деле – спасательная бригада. Мыслящие колонии наноботов, которые спасают любого, кто настолько глуп, чтобы сунуться в пустыню. Но… ты же не можешь просто так выплюнуть спасенных и позволить им всем об этом рассказать. Их засасывает в клетки, которые находятся под землей, где запас воды, продуктов и чистого воздуха, а потом они ждут, пока мы не заберем их. Улов у нас не такой уж большой, но те, что нам достаются, представляют собой довольно любопытные экземпляры. Упрямые люди со стальной волей. – Она хихикает. – С ними работать интереснее всего. Такие же, как ты. И твоя подруга Ларк.

– Не трогайте ее! – вскрикиваю я. – Ларк! Ларк! Посмотри на меня! – Ее лицо неестественно бледное. Ее накачали успокоительными или…стерли?

– Стекло звуконепроницаемое и прозрачно только с одной стороны. Она не может ни слышать, ни видеть тебя. Да и какой в этом прок? Ты хочешь, чтобы она еще больше страдала, представляя себе все то, что мы сделаем с той девочкой, которую она любит? О да, она рассказала нам об этом и о многом другом. Очень сговорчивая девочка. Впрочем, мы не оставили ей большого выбора.

– Оставьте ее в покое! Вы не посмеете!

Она как тисками сжимает рукой мой подбородок, заставляя смотреть ей в глаза.

– Ты не в том положении, чтобы угрожать мне, моя девочка. Твоя Ларк будет весьма примечательным экземпляром. Эпилепсия делает ее мозг неповторимым. Она единственный человек из нам известных, кому поставили линзы еще в детстве, но ее мозг по-прежнему сопротивляется вмешательствам. Ты знаешь, что каждый раз, когда с ней случается припадок, ее мозг сбрасывает программирование Экопана? Она так хорошо сопротивлялась нам… так долго. Но у нас впереди целая вечность, и я обещаю, что мы победим этот маленький упрямый мозг.