Максим Филатов - Тиора

Марк набирал полную горсть песка и создавал в кулаке небольшую воронку, глядя, как тот медленно, песчинка за песчинкой, уходит в невидимую зыбучую пропасть. Под кулаком вырастал маленький конус с идеально ровными стенками. Импровизированные песочные часы.

Еще в детстве такое занятие завораживало, и можно было сидеть в песочнице долгое время, следя за сочащейся вниз, сухой, приятно щекотавшей ладошку желтой мелкой крупой. В этом было какое-то приятное медитативное действо, которое на некоторое время отрывало от реальности, будто всё вокруг застывало в едином порыве, останавливая движение всей Вселенной. Будто оставался лишь маленький человечек в замызганных шортиках, сидящий в небольшой песочнице, посреди огромного Нигде, наблюдавший за убыванием песка, словно медитируя на текучести собственной жизни, и почему-то этот процесс так успокаивал и ласкал взор.

Возможно, таковым и был Бог, маленьким несмышленым ребенком, всматривавшимся внимательным увлеченным взглядом в созданный им мир, и пока он созерцает медленное текучее убывание песка, этот мир существует, а каждая песчинка и есть отдельно взятая человеческая жизнь. Когда содержимое маленького кулачка ссыплется до последней крошки, Вселенная погибнет, но из образовавшейся внизу горки Ребенок-Бог снова наберет горсть в руку и создаст новую Вселенную, которую также будет наблюдать со всей детской непосредственностью, присущей только ему. Бесконечность.

Марк лежал на прохладном полу, концентрируясь то на сыпучести песка через воронку, то на росте под ней ровного идеального холмика. Метод возымел действие, и парень начал понемногу приходить в себя. Нужно было лишь полностью акцентировать внимание на процессе созерцания и очистить разум от любых мыслей, даже тех, что норовили малейшим образом прокрасться в воображение. Дыхание стало ровнее, а тревога начала медленно уходить, пока не пропала вовсе.

Время текло своим чередом, и Марк не знал, сколько уже так пролежал на полу, играясь с «песочными часами». Внезапно он услышал скрип открывающейся двери, ведущей в тюремные помещения. Юноша резко присел на полу и стал вслушиваться в приближавшиеся к его камере твердые шаги. Еле слышимые неразличимые голоса снаружи. Ключ в замке. Пара скрипучих поворотов и дверь со скрежетом отворилась. Парень на миг почувствовал ком в горле и прокатившуюся волну тревоги по всему телу.

— Привет, Марк, как ты? — внутрь вошел Джей, низко пригибая голову.

— Привет, — юноша поднялся с пола, отряхивая галабею от пыли. — Честно сказать, не очень. Страшно. Как тебя еще сюда впустили?

— Халиф сначала не хотел этого делать, но я с ним потолковал, и он смилостивился, и вот я здесь, — наемник отошел от двери и оглядел камеру. — Да, дела у тебя паршивые, парень. Аль-Бакир настроен не самым благодушным образом.

— Тебе ничего не грозит? Я бы не хотел, чтобы у тебя были из-за меня проблемы. Все-таки ты взял меня с собой, отнесся по-человечески, а я…, — Марк резко запнулся, потупив взгляд.

— Когда тебя увели, он, как с цепи сорвался. Кричал, угрожал. Ну, да это так все, конечно, для формы, — усмехнулся Джей, махнув рукой. — Он знает, что не может мне ничего сделать, да и если бы мог, не сделал бы. Я для него важная фигура и важная артерия поставок разных товаров. Мы с ним пообщались о тебе. Я все рассказал, как было: халифу лучше не врать, он быстро распознает ложь. Человек проницательный. Он выслушал, сказал, что верит мне и все понимает, но отпустить тебя не может. Сейчас они решают, что именно с тобой сделают.

У Марка от страха перехватило дыхание.

— Не дрейфь, может еще решим твою проблему как=нибудь, — сказал Джей.

— Я даже не представляю, каким образом, — сказал парень, страдальчески сморщив лицо. — Когда вы уезжаете?

— Нам пока не давали указаний выдвигаться, поэтому мы сидим у халифа на базе. Мое начальство, видимо, еще решает, куда нас лучше отправить.

Марк пристально вглядывался в лицо наемника, затем мягко спросил:

— Почему ты делаешь все это для меня? Ты же просто наемник, которому особо нет ни до чего и ни до кого дела. Мог бы с халифом вообще не разговаривать, что-то объяснять по поводу меня, мог бы так не рисковать, а просто развернуться и уйти.

— Да я сильно и не рисковал. А вообще я же говорил, нравишься ты мне, парень. Есть в тебе нечто живое. Этакий восторженный взгляд на мир и на людей, не смотря на свои проблемы. С одной стороны ты мягкотелый, эмоциональный, с другой — настоящий боец, готовый пуститься в авантюру и драться с самим собой. При этом ты не убегаешь от себя, хотя сначала я подумал именно это, а таких людей я видел часто, и ничего это бегство от себя им не давало. Нет. Ты — боец. Мне нравится это. Подыхаешь от болезни — а я видел твои симптомы, паршиво это выглядит — шкрябаешь землю, воешь, задыхаясь в пыли, весь в страхе и ужасе, которые она несет тебе, но встаешь и двигаешься дальше. Идешь в чужие земли, ставя на кон все, играя ва-банк. Как бы это банально не звучало, но ты мне напоминаешь меня же. Правда, я просто был авантюристом всегда, а ты еще и с такой проблемой. Да большинство бы в угол забились в страхе, кое-как выбираясь по врачам, которые ни черта не находили бы, назначая бесполезные таблетки. И такие люди всю жизнь так и сидят в четырех стенах, пугаясь даже своей тени, проживая свою тщедушную, полную страданий бесполезную жизнь. И тут выходишь ты, также пугающийся даже собственной тени, но отправляешься в далекие края в надежде задавить свою проблему. Я понимаю, что твой страх обусловлен не сознанием, а тем, что твой организм сам, без твоего ведома, создает этот страх физиологически. И тот факт, что ты так упорно борешься с этим, у меня вызывает большое уважение. Как говорил кто-то из мудрых: «Самые тяжелые битвы ведутся с самим собой»

Марк стоял и слушал, как завороженный, не смея лишний раз дернуться. Его глаза увлажнились и часто мелко заморгали.

— Джей, я…, — он приходил в себя, тихо проговаривая слова. — Я даже подумать не мог, что меня может понять совершенно другой человек из другой страны, который, вроде бы, как кажется, далек от всего этого. Сколько раз я не пытался объяснять другим людям суть своей болезни, никто особо не понимал ее. Меня называли и симулянтом и кем угодно. Эту проблему обычно могут понять только люди, которые ощущают то же, что и я. Обычно они сидят дома, как ты правильно сказал, и иногда выходят по врачам, если еще могут добраться до них, не впадая в панику, потому что с такими симптомами панических атак крайне сложно бороться, и практически невозможно контролировать. Я потом и перестал объяснять что-то кому-то, бросал как бесполезную затею. А ты как-то все это понял, как будто влез в мою шкуру. Я поражен до глубины души.