Ярослав Бутаков - Второй Фаэтон: восемь часов до смерти

Чатурведи кратко изложил невозможность предсказания «прокручивания» земной коры, отметив, тем не менее, высокую вероятность данного события и ещё раз подчеркнув актуальность превентивной эвакуации в космос. Затем геохимик Вещевзоров изложил расчётные данные, сколько потребуется распылить реагентов в атмосфере, чтобы вызвать механизм обратной связи: выпадение осадков – снижение влажности атмосферы – уменьшение парникового эффекта – снижение температуры – дальнейшее выпадение осадков и т.д. Между тем, Любарский думал про то, как учёные смогли бы, не возбуждая подозрений, наладить между собой контакт по вопросам, не относящимся к их формальной компетенции. Тут даже главный вопрос, пожалуй, не «как», а кто? Поверить свои мысли и сомнения, в надежде встретить если не единодушие, то хотя бы сочувствие и понимание, Любарский мог только Курту Вальдеку.

Тем временем, совещание подошло к концу. «Генерал-интендант экологии» заверил, что он станет побуждать Мировое правительство к безотлагательным действиям по принятию программы снижения парникового эффекта. Затем он распустил собрание.

«”Наиболее ценных в генетическом отношении людей”, – повторил Любарский про себя слова правительственного куратора. – Да, конечно, никакого изучения и отбора людей на предмет выявления наиболее генетически здоровых не будет. Эти господа относят к самым ценным представителям человечества себя любимых. Да и вообще, я полагаю, что действительно самые ценные люди сейчас не в мегаполисах славят Великого Предиктора, эту серую невзрачную крысу-полиглота, а во внешнем мире ведут борьбу против “избранных”, среди которых, по какому-то нелепому и трагическому стечению обстоятельств затесался я».

У порога здания, где проходило заседание, учёных ждал бронированный фургон и несколько вооружённых солдат армии Верховного Приората. Учёных под конвоем привозили на эти совещания, под конвоем же и привозили в рабочие помещения их Бюро, и так же под конвоем развозили по коттеджам, где они жили. Мотивировалось это соображениями «безопасности от террористов». Садясь в броневик, Любарский обнаружил на улочках Форт-Нокса, где размещались только правительственные учреждения, какое-то оживление. Бежали военные, сновали джипы и броневики, над крышами на бреющем полёте шли боевые вертолёты. Откуда-то доносился сухой прерывистый треск очередей из автоматического оружия. Сомнений не было: кто-то из внешнего мира напал на Форт-Нокс.

В полумраке бронированного фургона каждый из учёных был погружён в свои мысли. Редко кто обменивался репликами с коллегами. Если это происходило, то всегда касалось исключительно профессиональной деятельности. Никто не обсуждал происходящие на глазах события. Любарский поймал себя на том, что перед этим пытался оправдаться перед самим собой.

«Нет, это не нелепое “стечение обстоятельств”, это твой выбор, – подумал он о себе во втором лице, – у тебя было время его обдумать и сделать совершенно осознанно, зная, что за этим последует. Ты мог оставить всё это и пойти за Оксаной. Но ты смалодушничал. Тебе не хотелось ничего резко менять в своей жизни, не хотелось брать на себя риск. И вот жизнь сама многое изменила, и ты с этим смирился. А интересно, сильно пришлось бы мне приспосабливаться, если бы я остался во внешнем мире? И, самое главное, сумел бы я приносить там пользу человечеству на своём поприще? Я почему-то убедил себя в том, что не смог бы. Но прав ли я был?»

«Так, – внезапно подумал он через несколько минут, – всегда поздно и непродуктивно сожалеть о некогда содеянном, об ошибках жизни. Надо думать, можно ли исправить ту или иную ошибку сейчас или в будущем. Вот, например, мне жалко внешнего человечества. Я хотел бы ему помочь. Значит, надо попытаться установить связь с кем-то во внешнем мире. Не знаю пока, как и с кем, но это, в конце концов, та цель, над которой следует работать и ради которой можно будет рискнуть. Именно это – цель, а не то, чем я сейчас занимаюсь по роду работы». И продумав эту мысль, Любарский вдруг с горечью осознал, что она так и останется на уровне теории, благого пожелания, мечты, а практического воплощения не последует. Его охватила жуткая злость на самого себя.

Когда бронефургон добрался до коттеджного посёлка, и учёные стали выходить, старший офицер из группы сопровождения прокричал:

– В связи с нападением варваров всем не выходить из домов до особого распоряжения! Завтра вас доставят на работу и с работы таким же порядком.

Дома в одиночестве Любарский предался грустным размышлениям.

«Необходимо, просто необходимо будет завтра найти возможность переговорить с Вальдеком и с Чатурведи. Буду громко говорить о расчётах возможности “прокручивания” земной коры и под этим видом покажу им листок бумаги с вопросами, которые меня действительно интересуют. Они напишут ответ. А как потом уничтожить улику и при этом не возбудить подозрений у соглядатаев, особенно у Бруно Вайнштейна? Он ведь явно наш внутренний надзиратель. Да не стану торопиться уничтожать, выбрасывать её куда-то. Буду держать при себе до удобного случая, когда смогу избавиться от неё. Так, но переговорить с ними это полдела. Понятно, что мы наверняка сойдёмся в мыслях, но ведь нужна ещё какая-то зацепка для действия. Вдруг Хокинс сохранил какие-то связи с полковником Делакрузо? Каким бы Хокинс не был скользким типом, но именно в данной ситуации его прежние контакты могли бы сослужить нам хорошую службу».

Хокинс до сих пор являлся номинальным директором их Бюро. Он перешёл во главе его на службу правительству транснациональных корпораций, но степень искренности его поступка оставалась неизвестной. Любарский, например, сомневался в ней, считая, что Хокинс поступил так по тем же мотивам бытового конформизма, и большинство его коллег.

На следующий день в здании Бюро Любарский подошёл к Вальдеку и со словами «Курт, посмотри, какая получается фигня: снова резкая активизация вулканизма на атлантической окраине Северо-Американской плиты!» протянул ему лист бумаги, на котором, поверх каких-то старых и известных расчётов, красовалась надпись шариковой ручкой:

«Курт, я полагаю, нам пора каким-то образом выходить из этой игры и из-под этого контроля. Подумай, на кого мы сможем рассчитывать. И надо каким-то образом посовещаться. Только пока не знаю, как и где».

Вальдек с удивлением взял лист бумаги, так как произнесённая фраза Любарского слабо коррелировала с тем, чем они занимались в последнее время. Ещё больше он удивился, увидев написанное. Но только на мгновение. Тут же он подыграл коллеге:

– Да, Вальдемар, над этим стоит подумать, – ответил он без всякой наигранности, – я и подумаю пока, как это можно интерпетировать.