Александр Громов - Феодал

Николая бы к ним! Сдать в аренду на год. Да и еще кое-кого, чтобы окончательно дошло до людей: не в сказку попали.

Вслух он этого говорить не стал, а просто стоял и смотрел, как Бао взбирается на холм. Спуститься ему навстречу означало вторгнуться без спросу в чужие владения. Этикет. Не человеческий — феодальный.

Ничего, холм пологий, авось Кондратий старика не хватит…

Фома улыбался. Сколько времени жизнь только и делала, что била по голове, а при одном взгляде на Бао подарила надежду. Ликование пробудилось и рвалось наружу. Смотрите, люди! Мы живем. Все равно живем! Мы, человеки, черви земные, крысы подопытные, научились жить в нечеловеческом мире, на Плоскости этой гадской, и ничего она с нами, людьми, не сделает! С каждым в отдельности — сколько угодно. Это она любит. Но мы вместе! Мы — вид. Мы — стая. И потому неистребимы. Наше поколение ляжет геологическим слоем, но люди все равно будут здесь жить! Можно даже предположить: с каждым новым поколением они будут жить все лучше и лучше. Всем назло. И пусть Экспериментатор, божок наш поганый, сдохнет от злости!

Он сердечно приветствовал соседа. Бао, совсем чуть-чуть запыхавшийся, заулыбался в ответ, далеко выставляя непомерные свои резцы. На Николая он не обратил особого внимания, зато Автандила и особенно ворону рассматривал долго, не скрывая удивления. Совсем отвык от ворон.

— Отойдем-ка, сосед, — позвал Фома. — Есть тема.

Без всякого политеса он взял быка за рога. Не ожидая, впрочем, быстрого согласия.

— Значит, нет в твоих владениях такого места, я правильно понял? — говорил он спустя полчаса, успев уже слегка осипнуть. — Все это легенда от начала и до конца?

— Нету места. Нету места. Плавильно.

Процентов на девяносто Фома был уверен: есть такое место. Шредеру можно было верить. И был один перебежчик-диссидент-хуацяо, смывшийся от Бао к Шредеру и клявшийся, что чудом избежал обменника. И была Сой со сведениями туманными, но явно возникшими не на пустом месте.

— Ну, нет так нет. Жаль.

— Нету. Заль.

— Жаль, что ты, сосед, такой упрямый. Ох, как жаль…

— Сто я сделаю? Нету.

— Ты же знаешь, — медленно, выбирая слова, сказал Фома, — я у себя насильно никого не держу. А мог бы и удержать. В прошлом году на меня целая китайская семья свалилась. Мало ли, что с Тайваня. Кстати, как они? Не балласт?

— Балласт? Сто такое?

— Барахло ненадобное.

— Не балласт, не балласт, — заулыбался Бао. — Не балахло. Холосые люди. Лаботяссие. Сапасибо.

— Пожалуйста. Я так понимаю: если не хочешь иметь проблем, с соседями надо дружить. Ты мне поможешь, я тебе помогу. Нет? Ну, если ты не хочешь, что я тогда могу сделать? Успокойся, войну не начну, можешь не строить Великую стену. Живи себе. Помощи только не проси, когда приспичит. Извини, у меня свои принципы.

— Я возьму, — уже без улыбки Бао указал на Автандила. — Если сам пойдет — возьму.

Фома украдкой перевел дух. Сработало!

— Он пойдет. Считай, что я тебе должен. Автандил, дорогой ты мой, иди сюда!

Он беззастенчиво наплел доверчивому грузину о стране, где всем хватает мяса. Где бегает много-много барашков. Где восхитительные дымки курятся над мангалами. Где каждая ворона сыта и довольна.

Врал и глотал слюну.

— С ним вот пойдешь. Это Бао. Он дорогу знает.

Николай кашлял и сморкался в сторонке, отворотив рыло.

Попрощались.

Фома долго стоял, глядя в спину уходящим. Маленький Бао шел впереди и порою совершенно терялся за громоздким Автандилом. Фигуры уменьшались, потом стали таять в дымке. Вороны уже давно не было видно.

— Ладно… Потопали.

— Куда? — спросил Николай.

— Обратно, куда же еще…

— Ты обещал мне другой оазис.

— Не забыл, — буркнул Фома. — Автандил ушел, оазис пустой остался. Вот тебя туда и отведу.

— А он как… ничего?

— Лучше не бывает.

— Не жалко? — спросил Николай.

— Оазиса-то? Пока нет. Погляжу, как ты будешь справляться. Загубишь оазис — гляди! Не пожалею.

— Кто загубит? — возмутился Николай. — Я загублю? За такие слова, бляха-муха, знаешь что бывает? Я — загублю! Во сказанул… Да тьфу, петух тя затопчи, я не о том! Автандила терять тебе не жалко?

— Еще как жалко, — вздохнул Фома. — А что делать? Я его уже так и так потерял. Нет его, Автандила. Пусть хоть жив останется и память сохранит. Мне больше не надо.

— Да ладно тебе… Брось, не переживай. Может, еще очухается, придет…

— Не придет он, — снова вздохнул Фома. — Другим человеком станет, зато, может, выздоровеет. Тварь эту, ворону, сам палкой зашибет и китайскому повару отдаст. Кончено, проехали. И на хрен. Ну пошли, какого мы тут стоим?..

Ничего страшного. Просто полоса неудач. Со всяким бывает. А сколько их было раньше, этих полос! Тут надо только одно: переждать, не наделав глупостей. И верить, что лучшие дни впереди. Причем не слишком далеко.

Ведь что привязывает человека к жизни? Страх смерти? Да, но не только. Многие легко преодолевают этот страх, стоит им убедиться в отсутствии перспективы. Никто, веря в Прекрасное Завтра, не намылит себе петельку и не нырнет головой вниз в черный провал. Вера нужна. Или хотя бы надежда, пусть робкая…

Вопрос: откуда им взяться? Рано или поздно до каждого хуторянина доходит, что он долгие годы занимался самообманом. Где оно, Прекрасное Завтра? Ау!

Нету его. Не водится на Плоскости такой зверь. А все разговоры о том, чтобы «увидеть, чем это все кончится» да «понять смысл», — они больше для феодалов, чем для хуторян. Вдобавок похоже на то, что глубинного смысла Плоскости не понять никому, как никому не дано увидеть, чем все кончится и на чем сердце успокоится. Потому как не кончится никогда.

Людям нужны дети, это первое. Поднять детей — чем не могучий стимул выжить? А повзрослевших детей нужно как можно скорее женить, пока они не задумались на отвлеченные темы. И пусть рожают, растят новых детей, вытирают им сопли, высаживают на горшки, учат и воспитывают в меру своих способностей. Пусть стимул передается новому поколению, вроде эстафетной палочки.

Так и надо. Простенько, но со вкусом. И не ищи никакого смысла, забудь. Не умеешь жить для себя и семьи — живи назло. Кому-нибудь. Сам выбери кому.

Кстати, не увеличить ли оброк с бездетных пар?..

Фома уже вошел в границы оазиса, потому и мысли зашевелились вновь. Доморощенно-философские. Вне безопасных зон мысли всегда другие, частенько не мысли даже, а голый инстинкт. Обойти ловушку слева или справа? Рискнуть срезать путь по малознакомой местности или дать кругаля? Пополнить в ближайшем оазисе запас воды или обойтись оставшимися на донышке бутылки двумя глотками?

Нет, все же мысли. Мысли расчетливого игрока. Ставки и риск, тактика и потуги на стратегию. Глупость и ее последствия. Удача — и новая ставка.