Александр Громов - Феодал

Игра.

Он подумал о Борьке. Вот кто азартный игрок! Знает ведь, что банк ему все равно не сорвать, а рискует почем зря. Талантлив, но допрыгается…

Кстати, где он?

На дальнем краю оазиса за заброшенной рисовой плантацией Фома разглядел одинокую фигурку. Нет, это был не ученик. Это была подобранная давеча девчонка, как бишь ее… Олеся? Нет, Оксана, кажется. Да, точно Оксана. Ксюха. Черт разберет эти имена: Оксана и Ксения — это все еще одно имя или оно уже размножилось делением?

Оазис был тот самый, куда Фома поселил было родителей Борьки пять лет назад. И «коттедж» был тот же самый. За минувшее время он не стал новее.

Борька валялся на лежанке, читая «Смока и Малыша». Книга, выспанная давным-давно, еще не успела облохматиться, но явно доживала последние недели отпущенного ей срока.

— Глаза испортишь, — сказал Фома, с наслаждением сбросив с плеч рюкзачок и потягиваясь всем телом.

— Не-а. — Ученик перестал читать. — Светло. Во какие щели.

— То-то, что щели. Мог бы, между прочим, кровлю поправить.

— На кой? Дождей-то нет.

— Для порядка. Ладно, сообрази-ка мне чего-нибудь пожрать. Сутки не ел.

Согнав ученика, он повалился на лежанку. Весьма неохотно Борис выбрел из «коттеджа» и вернулся с охапкой хвороста. Скоро в очаге заплясал огонь.

— Суп есть? — спросил Фома.

— Не-а. Только чай и лепешки.

— И то ладно. Лепешки разогрей.

— Масла мало, кончается.

— А ты насухую разогрей.

— Угу… Как сходил — нормально?

Фома рассказал про Патрика и Автандила. Ученик отреагировал кратко:

— Кретины. Оба.

Хотелось его осадить, но Фома не стал. Чтобы не задремать, спросил об Оксане:

— Чего это она там одна слоняется? Оазис изучает, что ли? Одного дня ей на это не хватило?

— А ну ее, — скривился Борька. — Принцесса, блин. Недотрога. Сперва только и делала, что болтала, теперь молчит.

— А ты что?

— А что я? Я ничего.

Фома хмыкнул.

— Молчащие женщины непобедимы, пора знать. Разговори ее.

— Ага, «разговори»! — обиделся ученик. — Умная больно. Воображает. О, говорит, тут у вас озеро. И ну купаться. Я ей и объяснить не успел, что это не озеро, а рисовая плантация, только без риса… Она юбку сбросила, разбежалась — и нырь! Вылезла вся в грязюке, и я же оказался виноват. Сперва обложила меня по-всякому, теперь молчит. Брезгует, типа.

— И ты молчишь?

— А то. На поклон мне к ней идти, что ли? Ничё, проголодается — придет.

— А как она по хозяйству? Делает что-нибудь?

Вопрос был излишним, Фома и так все прекрасно видел. Он только хотел подразнить Борьку.

— Щазз, делает! — совсем обиделся Борис. — Я лепешек напек, она и не подошла. Ходит вон… голодная. Хочешь, мол, похудеть, спроси меня как.

— Давно не ест?

— Второй день.

— Ты объяснил ей, что белоручек здесь не ценят?

— А то!

— По соплям — пробовал? — с виду строго, но внутренне потешаясь, осведомился Фома.

Ученик скривился:

— Не-а. Без толку. И потом, она женщина… ну, то есть девушка.

— Это что, аргумент?

— Какой есть. Я ей по соплям, а она возьмет да и утопится вон в той луже всем назло. Грозилась уже. Кто тогда виноват будет — я?

— Ты и будешь, — подтвердил Фома. — Не я же.

— Это почему же не ты? Кто меня здесь с ней оставил?

Мальчишка, совсем еще мальчишка… Фома выдержал педагогическую паузу. Длинно, напоказ сплюнул сквозь зубы на пол. А когда заговорил, самое внимательное ухо не уловило бы в его тоне ничего, кроме ледяного презрения:

— А ты, я вижу, хорошо устроился. Хочешь отвечать только за себя — вот тебе хижина, вот тебе плантация, вот тебе посевной материал. Работай, плати десятину и не ной. А если будешь плохо работать, я тебя выгоню. Что молчишь? Не нравится? Тогда изволь отвечать за других. Умей договариваться. Учись гнуть людей для их же пользы. Феодал ты или дерьмо на палочке?

Борис обиженно засопел и полез в спор. Фома махнул на него рукой:

— Молчи уж. Вон лучше дров под чайник подбрось. Долго мне ждать?

Он все-таки задремал и проснулся с великой неохотой, когда Борис прокричал ему побудку прямо в ухо. Вот урод. Нет, без толку все нотации… Словами учить его еще рано, а пороть — поздно.

Может, и впрямь «научить его плавать» радикальным методом — за шкирку и в воду?

И сейчас же Фома подумал: «Какого черта? Я ведь уже решил. Или это мне самому хочется дать задний ход? Сдрейфил я, что ли?»

Он повертел эту мысль так и эдак. Нет, вроде не сдрейфил. Во всяком случае, не настолько, чтобы отказаться от задуманного.

— Подай чай сюда… стряпуха.

Борька повел носом, однако смолчал. Понял по тону, что учитель шутит, и в бутылку не полез. «Все-таки взрослеет», — явилась теплая мысль и задержалась ненадолго, приятно грея.

После трех лепешек и кружки чая в сон потянуло уже совершенно неудержимо. Принимая пустую кружку, Борька споткнулся о рюкзачок.

— Ого! Что там?

— Гранаты, — сказал Фома, зевая. — Две РГД и две «Ф-1». Еще обоймы для «маргоши». Ну и барахло всякое. Положи в угол аккуратно.

— Выспал, что ли? — спросил ученик, потирая ногу.

— В оружейном магазине купил. С новогодней елки снял. С неба упали — чуть не по голове. Не задавай глупых вопросов.

— Это я к тому, что ты, вижу, спать намылился, — несколько обиженным голосом заметил Борис. — Не выспался в спальне?

— Выспался, — ответил Фома, уронив голову на набитый сухой травой мешок. — Только это позавчера было. Я еще после спальни прошвырнулся немного… У Пурволайненов был, у Юсуфа… точку проверил… ту, что на северо-востоке, за оазисом Гвидо… и еще…

Не договорив, он уснул. Ему снилась клейкая глубина и зависшие в ней тупоумные губошлепые рыбы, смахивающие на исполинских морских окуней. Среди них выделялось чудище, способное без всякого труда заглотить человека; оно подплыло совсем близко, открывая и закрывая пасть-капкан и шевеля жабрами, но не стало глотать, а лишь пучило глаза в изумлении. Застрявший в глубине человек не вписывался в рыбьи представления о враге или пище. И какое рыбе дело до того, что человек мучим удушьем и страхом?

Фома проснулся от колющей боли в сердце. Стояла «ночь». Обыкновенная, серая, без глупых шуточек с непроглядной теменью. В «коттедже» сумрак казался живым, вещественным. Сверху его теснил серенький скудный свет, вползающий сквозь щели крыши. Вторая лежанка была пуста, ученик где-то слонялся.

Сердцебиение понемногу улеглось, ушла и боль. Фома осторожно потянулся, нового укола в области миокарда не ощутил и показал сам себе большой палец. Сейчас же вспомнил о том, что ему предстоит. Ничего, подумал он, прорвемся. Поискал глазами рюкзачок и нашел его в углу, как и было сказано. Похоже, Борька в нем не копался.

Точно, взрослеет.

Он вышел помочиться в компостную кучу. Справляя нужду, вертел головой. Борьки нигде не было видно, Оксаны тоже, но из-за обложенного камнями колодца с давно сломанным воротом доносились плеск воды и сдержанное повизгивание. Кто-то там мылся, и вернее всего, не Борька.