Дмитрий Троцкий - Арк [litres]

– Делай, как я сказал. А знаешь, когда-то, еще в начале пути, меня тоже приглашали на заседание глав. Скажи, Лаврентий, кто лежит на алтаре? Инесса Арманд?

– Нет, – осклабившись ответил тот, – теперь на алтаре та, которая подала неверный знак. Суламифь.

Москва – Ленинград, 1971 год

Бывает так, что возникает ощущение дежавю.

Скажем, ходит многие годы человек на одну и ту же работу, по одной и той же дороге и однажды вздрагивает, понимая – а ведь было это уже день назад.

Вот точно так же сидит на скамейке старичок и читает книжку в потрепанном красном переплете, а вон и голубь справа от него. Сейчас сзади подбежит пудель.

И верно, выскакивает пес, вслед за которым с криками бежит вприпрыжку маленькая девочка.

По телу человека пробегает дрожь, и он, тряхнув головой, побледневший, спешит себе дальше на службу, стараясь не глядеть по сторонам.

…Аркадий никогда не был мистиком, не верил ни в бога, ни в дьявола. Но сегодня дежавю настигло и его.

Будучи человеком прагматичным и рациональным, Стругацкий стал анализировать: с чего бы вдруг?

Наблюдение первое.

Абсолютно пустое купе.

Наблюдение второе.

Несмотря на конец марта, неожиданно повалил снег, и за окном теперь вьются снежинки. Как той самой зимой, которую заставил его вспомнить однажды Высоцкий. Значит, надо ждать гостей.

А вернее, гостя.

Он уже успел задремать, когда на станции Бологое дверь купе наконец открылась, и вошел скуластый мужчина с маленькими темными глазами под тяжелыми бровями. Отряхивая от снега синее кашемировое пальто, заметил Аркадия:

– Полагаю, представления излишни? Ты, видимо, заждался? Увы, раньше никак не мог, слишком уж много дел сейчас.

Стругацкий совершенно спокойно, даже с иронией, глянул на гостя:

– Правильно полагаете. Кстати, как к вам лучше обращаться? Юрий Альфредович? Товарищ Кнопмус?

– Да вроде, когда виделись в последний раз, договорились обо всем. Я для тебя Юра, а ты для меня Арк, и мы давно перешли на «ты».

– Как-то неловко называть того, чьи возможности фактически безграничны, Юрой, – заметил Аркадий.

– Я присяду? – спросил Кнопмус и уселся за столик. Достал из внутреннего кармана фляжку, две металлические рюмки и разлил коньяк.

– Давай за встречу. Будешь?

– Яд, мудрецом тебе предложенный, возьми; из рук же дурака не принимай бальзама, – пробормотал Стругацкий, стопку взял и, отсалютовав собеседнику, выпил. – Ну а теперь, друг Юра, расскажи, зачем вам понадобился Аркадий Стругацкий?

– Собственно, мне показалось, что нужен сейчас как раз я тебе, а не наоборот. Наслышан о возникших проблемах.

– Подозреваю, что ты их мне и создал. И, видимо, хочешь сделать какое-то заманчивое предложение. Ну где надо кровью расписаться?

– Не стану ни подтверждать, ни опровергать подобное суждение. При твоем уме неудивительно, что эта история выстроилась в некую теорию заговора. Однако, поверь, все намного проще, чем ты думаешь. Все настолько банально, что даже скучно рассказывать об этом. Все проще, Арк, все проще.

– Куда уж проще. Янтарные дворцы в московском метро, генералы КГБ на заклание, путешествие в неведомые страны, если не миры… И во главе подобной чертовщины мой старый друг Юра, – саркастически заметил писатель, – только не заводи ту же шарманку, что Зафаэль, пожалуйста, хватит этих полунамеков и недоговоренностей.

Кнопмус вздохнул:

– Да никаких намеков, Арк. Все лежит на поверхности, только ты почему-то не хочешь сложить два и два. Еще во время прошлой встречи, кстати, сам сказал, что не поверишь ни одному слову. Ладно. Выдвигай свои версии.

– Стоп. Ты хочешь сказать, что Зафаэль и ты – один и тот же человек?

– Нет. Один и тот же Разум. Тела разные. Но тот, кто когда-то был Зафаэлем, при необходимости обладает свободой воли и может быть самим собой. Взамен на право пользования его телом и разумом он получил вечную жизнь. Когда вы путешествовали много лет назад вместе, это был он, в прошлый раз – частично он, частично я.

– Допустим. А теперь начнем с самого начала. Как тебя зовут на самом деле?

Кнопмус налил и себе, и Стругацкому, выпил.

Аркадий сидел, вертя в пальцах серебристую рюмку, отделанную искусной гравировкой.

– Эмиль. Эмиль Фар-Але.

Кабардино-Балкарская АССР, Чегемский район, 1973 год

В потертом, застиранном до дыр халате неясной теперь уже расцветки на циновке сидел пожилой мужчина и пил горячий чай из огромной пиалы.

Внешности он был весьма колоритной. На маленькой, сморщенной, как изюм, голове громоздилась кипа огненно-рыжих волос. Нос также впечатлял – размерами и цветом он напоминал огромный баклажан. При всей этой красоте глаза – абсолютно тусклые, почти бесцветные и неживые, а губы – тонкие, пепельно-серые.

Почесав сухой ладошкой выпирающий из-под халата животик, старичок отхлебнул чай и поморщился. Отставив в сторону чашку, он недовольно уставился на входную дверь, как взрослый на докучливого глупого ребенка.

Через минуту постучали.

Старик молчал, но дверь все-таки отворилась. Гостья прекрасно знала как и привычки хозяина дома, так и его отношение к окружающим.

– Приветствую вас, Великий Страж, – поклонилась Жанна в пояс.

Тот указал рукой на циновку напротив себя, и женщина, вновь поклонившись в благодарность за разрешение, присела.

– Ну что там твой Эмиль? – пробурчал будто бы себе под нос старик.

– Простите, кто? – переспросила Жанна.

– Ну как там он у вас называется… Кнопмус, Абрасакс, так кажется, еще какие-то у него имена и тела были, не помню и помнить не хочу. Так ты не ответила, какие от него новости?

– Великий. Как и приказали, я разыграла спектакль. Не мне судить насколько успешно он прошел, но пока все идет согласно плану. Поршнев проник в Хранилище. Абрасакс считает, что вы при смерти. Даже голован, кажется, ничего не заподозрил.

– Еще бы, – опять забухтел недовольно Страж, – я такие иллюзии насылаю на него, как бы псина рассудком не двинулась. А Эмиль в тебя не вглядывался, я проверял. Чай будешь?

– Благодарю за честь, Великий, но сегодня нужно торопиться. Знаю, что вы этого не любите, еще раз простите, но нам придется совершить небольшую прогулку. Я, кажется, нашла новый временной разрыв, и, возможно, это именно то, что мы искали.

Было темно, светили лишь звезды, которые в горах кажутся огромными: протяни руку – и достанешь. Двое спускались по каменному склону, направляясь в сторону шумящего ручья.

Несмотря на то что Жанне Кофман перевалило за пятьдесят, она легко перепрыгивала с камня на камень в своих специальных горных ботинках. Следовавший за ней Страж картинно кряхтел, скользил старыми шлепанцами по мху и затейливо ругался, но при этом не отставал.