Сергей Чекмаев - Социум [антология]

И еще — в такт шагам вся эта невозможная процессия пела, пела тоненькими детскими голосами, очень коверкая слова, и это вроде бы выглядело смешно, но на самом деле Морозов вдруг понял, что ему страшно.

— Римка! — закричал Сафронов и побежал навстречу процессии.

Девушка улыбнулась, помахала ему рукой. От здания Центроспаса к площадке спешили люди. В отелях зажигались окна, над Ривьерой в сиреневом небе скользнул, заходя на глиссаду, плоский, белый стратоплан — на Деметру прибыла очередная партия отдыхающих.

Дикари остановились, бережно опустили помост и столпились вокруг. Даже на таком расстоянии было видно, как они испуганы. Морозов сел на бордюрный камень, устало провел ладонью по лицу. Для капитана-лейтенанта и его невероятно везучей невесты все закончилось хорошо. Как в сказке.

Для Морозова и вышедших из джунглей людей все только начиналось…

— И что это такое?

— Ты о чем?

— Я про тинни-винни, что сейчас от тебя на такси укатила.

— А, ну с ней вроде все нормально будет.

— Серьезно? Все нормально? Совсем поехавший? Меня мало? Кус раббак, Среды и Пятницы? Теперь еще и нимфеток трахаешь?

— Блеск, заводишься с полоборота. Главное, подобрать состав для зажигания.

— Может, со Средой и Пятницей тоже не спишь?

— Прекращай. Технически я спал с этой, как ты выразилась, «тинни-винни». Мой «пентхаус» три шага в длину, три с половиной в ширину…

— Это у тебя такие оправдания? В метрах на шаг квадратный?

— Левый угол от выхода — душ-генуя, правый — холодильник. Углы напротив заняты электрикой. В середине — кровать. Где мне еще расположить незваных гостей?

— Незваных, да?

— Да я вообще не знаю, откуда она взялась. Чуть ли не вломилась среди ночи. Я уж думал, гиббоны через охрану пробились. И стоит в соплях и слезах. Просилась переночевать, рассказывала какую-то ерунду.

— Врала?

— Врала.

— А чего пустил тогда?

— Ну, она очень странно врала. А гиббоны шумели по-честному.

— Ладно, допустим. Чего она наплела?

— Просилась на одну ночь. Говорила, что мать хочет сдать ее в аренду, а отчим насилует.

— Что из этого вранье?

— Эмоции. Давай мирно сядем, выпьем бозы, и я все по полочкам разложу?

— Уточнять не стал?

— Каля, кус раббак, стоит в дверях зареванная девчонка, под окнами перестрелка, а я буду выбивать признания о том, как именно ее насилуют?

— Ладно, проехали. Ну а чего она зареванная была?

— Ну, я-то вполне вменяемый, Каль. Пускать ее к себе у меня превеликого желания не было. Вот и давила на жалость. Но эти эмоции, они были какие-то ненастоящие. Словно ей это уже давно в привычку.

— Я тебе поражаюсь! Ты прекрасно видишь, как тебе врут, как тебя пытаются использовать, и потакаешь этому.

— К этому привыкаешь.

— Кус има шельха!

— Что?

— Ты ведь знаешь о том, когда и в чем я тебе врала?

— Разумеется.

— Какой стыд, лех меня кибенимат… Я-то думала, что ты так подкатывал, что ты типа такой психолог-пикапер. А ты попросту действительно видишь всех нас насквозь.

— О сколько нам открытий чудных…

— Мерзавец, еще и скалишься.

— Массаж?

— Массаж.

— Ну вот, другое дело.

— Ты о чем?

— Когда ты нежишься от массажа, ты сияешь васильком. А то пришла — распушенная, как чертополох.

— А ты откуда знаешь, как васильки и чертополох выглядят?

— Ну я ж не всегда слепым был.

— Ты мне не рассказывал. Ты вообще о себе ничего никогда не рассказываешь.

— Да кому нужна моя правда? Чего каждый раз раскланиваться. Проще помалкивать.

— Расскажи.

— О чем рассказать?

— Ну, обо всем. Ты всегда умел насквозь видеть? Или как супергерой из комиксов, тебя облило ядовитыми отходами?

— Вот ты ядовитая! Да, ты почти угадала.

— Серьезно?

— Ну-у так. Лет до пяти был обычным ребенком. Ну, точнее, не совсем обычным. Я током бился.

— Да ладно? Не верю.

— Не веришь?

— Не верю.

— А так веришь?

— А-а-а, прекрати. Верю-верю-верю!

— Мать меня таскала по врачам, ученым, знахарям. Мной заинтересовались в Институте Генетики. Забрали на лето поизучать. Дядька один, Ским Саблинович выяснил, что митохондрии в моей мышечной ткани имеют ряд положительных мутаций. Ну и поэтому я могу аккумулировать электричество. Живой аккумулятор. «Угорь ушастый», как он меня в шутку называл.

— А что потом?

— Потом из этого попытались извлечь максимум. Вроде как продвинуть эволюцию на ступеньку выше. А митохондрии эти самые передаются только по материнской линии, ну а я-то не девочка. Маму взяли в оборот, стали изучать, и оказалось, что у меня с матерью нет генетического родства.

— Лех кибенимат!

— Маму это подкосило. Она не верила. В Институте ко мне интерес пропал, поскольку «ушастый угорь» на человека постразумного не тянул. Толку с того, что могу диоды в руках зажигать или дата-кон спалить? А потом мир перевернулся с ног на голову.

— Погоди, ты про Пфицеровский инцидент?

— Ин-ци-дент. Хм. Это сейчас его так называют. «Инцидент». А в то время все были уверены, что пришел конец света. Шенжень отреагировал быстро и, как тогда казалось, эффективно. А я остался без глаз и матери. Потом карантин, а через неделю выяснилось, что напалм хоть и эффективно выжигал, но не менее эффективно разносил штамм по ветру. В итоге оказалось, что любой живой лучше мертвого. Потом эвакуация. Спустя стало очевидно и без экспериментов, что процесс необратим и инфицированы все. Лечить-то никого толком не лечили, там оставалось разделить на «жилец-нежилец». Я оказался «слепой, но живчик».

— То есть, выходит, ты из первых?

— Ну да. Первое поколение. «Адаптированный иммунитет».

— Я и не думала, что ты, оказывается, такой старый.

— Эй, всего двадцать пять лет прошло.

— Целых двадцать пять лет! Вон гиббоны столько не живут.

— Не хватало, чтобы они еще дольше жили.

— Ну а как ты томографом стал?

— Томографом? Это ты так меня за глаза называешь?

— Ну а как тебя еще называть?

— Зараза. Ну, дальше я до совершеннолетия пробыл в интернате. А когда вышел, мне предложили сделку. От государства я должен был квартиру получить, но то, что мне могли предложить, квартирой трудно было назвать. Этот чердак на фоне той квартиры — особняк просто. Или же в компенсацию квартиры — импланты для глаз, вылечить слепоту.

— А-а-а. Вот как.

— Я согласился на импланты. Правда, «цейссовскую» оптику мне не предложили, а поставили что подешевле от «шенжень оптос». Которые, благодаря моим замечательным митохондриям, сгорели через неделю. Потом снова. И на четвертый раз меня послали без гарантии восстановления.