Сергей Чекмаев - Социум [антология]

— Сысел! — Смуглая указала виброножом на скелет в скафандре. — Мысел! — Вибронож повис над Риммой. — Высел!

Выкрикнув финал считалки, Смуглая ткнула виброножом в шлем пилота. Брызнули искры, но кевларин, естественно, не поддался. «Дети» завопили от радости, многие указывали теперь пальцами на Римму.

«Вот и все», — успела подумать она, и вибронож коснулся ее головы. Боли не было — Смуглая лишь слегка задела кожу, оставив неглубокую царапину и срезав завязки кляпа.

— Сысел!! — снова заорали в толпе. — Мысел! Сысел!! Мысел!! Сысел!! Мысел!!

Вибронож взлетел, готовясь обрушиться на Римму. Она языком вытолкнула опостылевший кляп, сплюнула и зло рявкнула в лицо Смуглой:

— Да не сысел, господи боже мой, а шышел! Шышел-мышел-вышел!

И вдруг наступила тишина, нарушаемая лишь свистом лезвий виброножа.

В этой звенящей тишине раздался высокий голос Рослого:

— Аспитатейница?

Смуглая выронила вибронож, он глубоко зарылся в мягкую землю, задребезжал и выключился. Стало слышно, как в кронах тибий перекликаются летучие ящерицы.

— Аспитатейница? — вслед за Рослым повторила Смуглая и добавила: — Надейста Питевна?

«Они помнят!» — поразилась Римма и покачала головой:

— Нет, Римма Игоревна.

— Ноая аспитатейница! — тихо произнесла Смуглая. — Имма Икаевна… Ноая аспитатейница!!

— А-а-а! — закричали «дети». — Ноая аспитатейница!!

Они кричали недолго — Смуглая подняла руку, вопли стихли, и она спросила:

— Имма Икаевна, мы айдем в гуппу?

— Как тебя зовут? — хрипло спросила Римма.

— Иишка.

— Да, Иришка, мы пойдем в группу.

— А мама? — глядя Римме в глаза, спросила Смуглая. — Весером меня забиет мама?

Римма заплакала, слезы смешивались с запекшейся кровью на подбородке и капали ей на грудь.

Она ничего не ответила, только кивнула.

Смуглая взвизгнула от радости:

— Меня забиет мама! Мама!

Аврора ушла за горизонт, как обычно в тропиках, внезапно. Еще несколько минут назад светило стояло довольно высоко над горизонтом, но вдруг оно покатилось с небосклона, наступила темнота и в зените высыпали крупные звезды.

На взлетно-посадочную площадку у комплекса зданий Центроспаса приземлился, мигая габаритными огнями, геликоптер.

— Этот — последний, — сказал диспетчер, делая пометку на голографическом экране. — На сегодня закончили.

Морозов коротко кивнул. Он не стал говорить, что завтра поиски будут носить формальный характер — это и так было понятно.

Индра включила систему автоматического оповещения, по пульту пробежали разноцветные огоньки, тонко, на грани восприятия, пропищали в динамиках сигналы подтверждения со спутников.

Через огромное, от потолка до пола, выпуклое панорамное окно Морозов видел Сафронова. Космолетчик не усидел в гостинице и теперь бродил вдоль края ВПП, то и дело поглядывая на горные вершины, висящие высоко над Ривьерой. Их остроконечные пики еще освещала ушедшая за горизонт Аврора, и оттого казалось, что ледяные склоны выкрашены в тревожный, кроваво-алый цвет.

Седловина перевала, утонувшая в тени вершин, была видна как на ладони. До нее от комплекса Центроспаса насчитывалось не больше десяти километров. Морозов знал — наверх вела более или менее накатанная дорога, которую проторили любители езды на гравициклах. Дальше дорога обрывалась — слишком опасно. Скальные стенки, утесы, трещины — даже опытные альпинисты не прошли бы через этот каменный хаос, и он стерег пределы Сарганской котловины лучше всяких запретов.

— Индруш, сходи, пожалуйста, к нему, — Морозов кивнул на Сафронова. — Скажи, чтобы шел в гостиницу. Через двадцать минут я активирую «Периметр» и переведу весь комплекс на автоматику.

Индра кивнула и скрылась за дверью. Морозов повернулся к карте и мысленно еще раз провел линию от ВПП к перевалу, и за него — в джунгли. Где-то там лежит среди сломанных деревьев разбитый глайдер. Где-то там совсем еще молодая девушка, почти девочка, отчаянно борется за жизнь.

Или уже не борется. А может быть, для нее все случилось мгновенно. Удар, вспышка — и тьма.

Морозов поймал себя на том, что стал часто задумываться, как люди ощущают свою смерть. Что они чувствуют в последнее мгновение? О чем думают? Как одолевают страх? И что они видят там, за чертой?

«Надо в отпуск, — оборвал поток вопросов Морозов, — на пару недель, не меньше. А то я погрязну в рефлексии. Нет ничего хуже рефлексирующего спасателя».

— Он не уходит, — сказала вернувшаяся Индра. — Говорит, будет ждать всю ночь. И завтра. И потом… Сколько надо будет, столько и будет.

— Ясно, — Морозов неожиданно разозлился. — Хорошо, я сам.

Он почти выбежал из здания, поднялся по лесенке, сощурился, когда с океана налетел сырой, теплый ветер, и еще издали закричал Сафронову:

— Каплей, вы что, мальчик маленький?! Вам же сказали — покиньте территорию, скоро будут активированы охранно-следящие системы! Вы соображаете, где находитесь? Это комплекс Центроспаса, а не санаторий. Все, шагом марш отсюда.

— Тихо! — неожиданно перебил Морозова космолетчик, перебил таким голосом и с таким выражением лица, что Морозов вынужден был замолчать. — Слышите? Поют…

Повернувшись к перевалу, Морозов прислушался. Сначала он слышал только шелест листвы и шум ветра, но постепенно сквозь него начали пробиваться какие-то странные звуки. Это и впрямь было похоже на песню — простую, вроде бы детскую, совершенно неуместную здесь и сейчас.

— Сюрреализм какой-то, — пробормотал Морозов, вглядываясь в заросли на горном склоне. — Не может же такого быть…

— Огонь! — каким-то сомнамбулическим голосом произнес Сафронов. — Вон там, где дорога.

Морозов увидел — между стволами деревьев мелькали живые огоньки.

— Факелы, — сказал он и активировал гарнитуру связи. — Индруша, будь добра, дай свет на склон. Туда, где дорога к перевалу.

Песня стала слышнее, огоньки — ближе. На куполе главного здания комплекса вспыхнул лазерный зенитный прожектор, конверсионное чудовище, способное освещать объекты на орбите. Морозов называл его «эхо войны». Индра выставила яркость на десять процентов и сфокусировала световое пятно на склон, туда, где дорога выходила из зарослей.

Морозов видел, что космолетчик готов сорваться с места и побежать навстречу звукам и огням, и успокаивающе похлопал его по плечу.

— Потерпите. Через пару минут все станет понятно.

Действительно, прошло не более двух минут, и на освещенную прожектором грунтовку из леса вышла самая странная процессия из всех, какие видел на своем веку Морозов.

Человек сорок мужчин и женщин, чьи тела были разрисованы красным и белым, одетые в лохмотья и тряпье, а то и вовсе голые, несли на плечах сплетенный из веток и сучьев помост. Пылали факелы. Качались копья и дубины. На помосте не сидела даже, а восседала — нога в лубке, голова перевязана — лейтенант Космофлота Римма Голикова.