Кирилл Фокин - Лучи уходят за горизонт

— Вы уже решили, — спросила ассистентка, — насчёт Мюнхена?

— Да, — кивнула Элизабет. — Летим туда сразу, как закончим здесь.

— Я приказала держать самолёт готовым. С нами только один экипаж, они могут пока передохнуть?

— Мы долго не задержимся.

— В Мюнхене всё начинается завтра.

— Будем там к ужину. — Элизабет размяла затёкшие мышцы шеи и посмотрела сквозь затемнённое толстое стекло, по которому ручейками стекали дождевые капли, на застывший самолёт с остывающими двигателями. По трапу спускались стюарды и техники; несколько специалистов, прилетевших вместе с Элизабет, садились в «хаммеры» сопровождения. Скоро она поднимется обратно на борт и сменит это неудобное сиденье на массажное кресло в самолёте. Эти серые равнины с нависающим дождевым небом, тёмными гроздьями кустов и лесов останутся далеко под крылом. — Напомни мне перекрасить волосы.

— В рыжий цвет? — уточнила ассистентка. — Такой же, как обычно?

— Нет, — сказала Элизабет. — Попробуем что-нибудь помягче, ближе к медовому.

Через минуту кортеж тронулся — дорога была плохой, но благодаря хорошей амортизации Элизабет узнала об этом, только взглянув в окно. Они двигались быстро — однообразный скучный пейзаж сменился парой деревень с ветхими одно- и двухэтажными домиками, вокруг которых стояли пластиковые стулья, а водопровод тянулся по надземным ржавым трубопроводам. Воды, видимо, не хватало, так как местные жители выставляли цистерны и вёдра под открытое небо, набирая в них дождевую воду.

«Я жила так, — думала Элизабет. — Точно так же, как они. Но мне не было даже двенадцати лет, я не вставала каждое утро, думая, что не может быть другой жизни, я просто жила, потому что у меня не было выбора. Как только я осознала, что нужно изменить свою жизнь, я её изменила… Когда-нибудь придёт время, и я всем вам помогу. Я не остановлю сейчас машину и не дам вам денег, не буду с вами разговаривать, не буду смотреть в ваши удивлённые непонимающие лица, как сделал бы Нам Туен. Я дам вам нечто большее. Когда-нибудь, когда ваши дети станут другими и надежда появится в ваших сердцах… Я дам вам надежду. Потому что надежда — единственное, что когда-нибудь спасёт вас, или ваших детей, или ваших внуков. Я такая же, как вы, и разделяющая нас броня машины — причуда времени и желания, не больше. Мир меняется быстрее, чем вы можете себе представить…»

Кортеж Элизабет двигался к городу, домов за окном становилось всё больше. Улицы пустовали, лишь изредка встречались полицейские и военные машины. Элизабет предположила, что начальник её охраны установил маршрут по самым пустынным кварталам. Она просила не оцеплять дорогу и не привлекать местную полицию, пользуясь только услугами «Хай Яо», частной военной компании, нанятой от лица «Голд Корпорейшн».

Лучший способ обеспечить безопасность — сохранить визит в тайне. Тем более что он продлится не более шести часов. Посетить «новую школу» № 4 имени Януша Корчака, провести совещание с шефом африканского бюро «Голд Корпорейшн», заехать на базу «Хай Яо» — и обратно в аэропорт, лететь в Мюнхен, улыбаться руководству «Облика» и целовать любовника, писателя и политика, претендента на самый важный пост в мире — Иоанна Касидроу.

Коммуникатор подал голос — электронный секретарь сообщил Элизабет, что Стивен Голд на прямой линии.

— Отклонить, — скомандовала она. — Сообщение для мистера Голда: «я в Гане, связь плохая. Перезвоню из самолёта». Отправить.

Ассистентка посмотрела на неё вопросительно. Элизабет пожала плечами.

— Мне пока нечего ему сообщить.

«Естественно, что я могу ему сообщить, — с лёгким раздражением отметила она про себя. — Старина Голд, выдохшийся марафонец, напуганный собственным изобретением… так до сих пор и не нашёл в себе сил признаться, что Болезнь — следствие НБп. Плата за прогресс, сбой в системе, который мы обязательно исправим, если только не будем прятать голову в песок. Но он сам уже не может ничего придумать, его стареющий, изъеденный наркотиками, избалованный мозг не может соревноваться с мозгами молодых учёных, без страха шагнувших в будущее, ставших “новыми людьми”. Теперь они творят историю, отодвинув старика Голда на почётный пьедестал в углу комнаты.

Когда Иоанн меня с ним познакомил, — вспомнила она, — он казался загадочным, и я, глядя на него, думала, что внутри этой головы есть что-то особенное, своя вселенная, из которой он добыл знание об НБп и отдал нам. Я долго пыталась проникнуть в его голову, делала вид, что очарована им, влюблена в него… И ничего. Я ничего не нашла. Даже Иоанн теперь согласен со мной… Так грустно. Век Стивена Голда закончился, как жаль, что у него нет сил начать новую жизнь! Каждый раз, когда я слышу его голос, я думаю, что могла бы убедить его. Я так долго размышляла: почему же он не идёт на сотрудничество? Почему отказывается разгласить информацию и вместе делать мир лучше… Никогда бы не подумала, что он просто трус. Что у него нет и не было никакого большого плана… Но в его честь, в честь Стивена Голда, каким он не стал, но мог бы стать, я сама разработала этот план. Я заменила его. Теперь он, как старый добрый отец, не может поверить, что имел какое-то отношение к появлению такой дочери на свет. Как печально видеть конец этого человека, полный распад его личности».

«Новая школа» № 4 располагалась в пригороде Тамале, между серыми типовыми многоэтажками с одной стороны и пустырём, поросшим редкими деревьями, с другой. Где-то вдалеке виднелся небольшой лес и пара деревень. Школа представляла собой белое пятиэтажное прямоугольное здание с внутренним двориком. На невысоком заборе, окружавшем территорию, висела табличка с названием школы и стихотворением:

Элизабет был знаком этот текст. «Новых школ» имени Януша Корчака по всему миру были сотни, Элизабет видела ещё две, в Москве и в Варшаве, и на каждой из них была табличка с этим стихотворением. Почему из всего обилия стихов о Корчаке выбрали именно это, на её взгляд довольно слабое произведение малоизвестного русского поэта, Элизабет не знала.

Вокруг школы стояло оцепление из солдат «Хай Яо» — с оружием наперевес, в камуфляже и с опущенными на глаза визорами. Они резко выделялись на фоне полицейских из школьной охраны.

Кортеж Элизабет проехал сквозь ворота и остановился у парадного входа. Через несколько секунд один из китайских солдат открыл тяжёлую дверь машины и отдал честь. Элизабет кивнула ему и вышла.