Фима Кибальчич - Пыльца в крови

Но это было просто весело.

Странными ощущения оказались, когда Жаклин пришла на свидание, покрытая с ног до головы специальным составом, превратившим ее кожу в живой фарфор. Майкл не раз видел подобное на вечеринках. Но видеть – это одно, а целовать медлительные, неподдатливые фарфоровые губы и гладить прохладную, скользкую фарфоровую кожу – совсем другое.

Он зацепился пальцами за торчащий вверх уголок ворота и дернул, надеясь, что скрытый шов разойдется. В руке остался поникший кусочек ткани. Он оторвался, словно бумажный.

– Джеки!

– Не торопись, когда нужен результат. Ты же сам мне так говоришь, Майкл! Вот и не торопись.

Майкл хмыкнул, снова взялся за оборванный край и потянул его. Ткань, послушная его движению, двинулась за рукой ровной полосой.

– Мне придется изорвать всю твою одежду в клочья?

– Не всю, а только джарбу. И очень медленно. Иначе будут не лоскуты, а эти твои клочья. Даже клочки. А провозишься дольше.

У Майкла ушла нескончаемая вереница секунд на этот популярный топ с высоким, широким при этом мягким воротом и с дурацким названием – джарба. Он словно освобождал Джеки из плена античных бинтов, а она млела, поворачиваясь то одним, то другим боком. Короткая, сложенная из нескольких слоев юбка ползла на бедра. Зрелище завораживало.

– Такое раздевание кажется очень странным, – проговорил Майкл и провел ладонью от изгиба ключицы к обнаженной груди.

Джеки приподнялась на локте и прошептала ему в самое ухо:

– А тебе не покажется странным, если я скажу, что хочу трахаться с тобой до самого утра?

Майкл задержал дыхание.

– Ты тогда останешься здесь, Стэнли, и не поедешь в Берлин?

Взбесившаяся кровь стучала в ушах, низ живота превратился в камень, а между пальцами перекатывалась твердость сосков.

– К черту Берлин

Аллея пешеходного уровня тянулась вперед широким рукавом. Они молча двигались в настороженных сумерках. За все время Ирт сказал только одну фразу:

– Покажи мне свои Просторы, Чага. Хочу знать, куда ты сбежал от меня.

Он не наклонился к нему, не коснулся открытой кожи. Даже смотрел в сторону. Хищным, скользящим по городу взглядом.

Тим кивнул. После того как они вышли от Ларского и спустились в нижнюю часть города на энерголифте, он молчал. Решимость, с которой Тим отправился в прокуратуру, сдувалась внутри него, как проколотый шар. Стоит открыть рот, и будет слышен жалкий свист.

Поэтому они просто шли.

Ирт двигался впереди. Тим на два шага сзади – так всегда делал Чага, был за Хозяином и в безопасности.

А он даже не оборачивается, знает, что я всегда рядом, всегда спешу следом. Я же его собственность, я принадлежу ему.

Нет, теперь не так.

Я контролирую себя?

Тим расправил плечи и поднял подбородок. Поясница ныла от напряжения, словно он день напролет разгружал «Маленькие радости».

Продержаться два дня. Целых два дня и без экзоскафандра. Он не будет смотреть на высокую широкоплечую фигуру впереди. Он будет смотреть на тонущий в сумерках город.

Тим протянул руку, чтобы скользнуть пальцами по краю еще теплых от дневного солнца перил, которые тянулись почти вдоль всех тротуаров Манилы, и, не замедляя шаг, взглянул вверх.

Раньше курсанта Граува смешили ровные, ярко-желтые кукурузины высоток, поднимающиеся из плетений жилого уровня города. Он называл их золотыми фаллосами маниловской бюрократии.

Сейчас сотни одинаковых початков, разбросанных по острову, казались нарисованными на серебристо-серой акварели вечера. Они не светились, но проступали отчетливо до самой своей трехсотметровой вершины.

Отсюда, с широкого прогулочного тротуара, обзор на желтые высотки бизнес-центров отчасти заслоняли разнообразные жилые дома, магазинчики, ленты водяных каналов, мини-флоотиры, петли и повороты транспортных потоков.

Народ прогуливался всюду. Уровнем ниже и справа открывался край парка, освещенный крошечными белыми фонариками, и было видно большую шумную компанию, расположившуюся на траве с целым арсеналом бутылок.

Мимо проходили люди поодиночке и парами, женщины в длинных струящихся по стройным телам нарядах или в шортах, обрезанных до изгиба бедер, мужчины в свободных поло, девицы, одетые в многослойные ассиметричные платья со сложными геометричекими воротами в половину раскрашенного лица. Попадались и фрики, похожие на оживших привидений, созданных из космоатрибутики и серых истончившихся занавесок.

Тим соскучился по пестрой толпе крупных городов, где каждый одевался сообразно своему вкусу, настроению и бурности фантазии. Раньше он любил такие прогулки, но теперь расслабиться в оживленном течении людей не получалось.

Даже не видя ледяных глаз Ирта, Тим чувствовал, что Хозяин следит за каждым движением жизни вокруг, чует ее пульс, вдыхает запах. Думает об охоте на Просторах.

Мир теснился, окружал их со всех сторон. А Тим, выряженный в свой дурацкий белый китель, чувствовал себя неуютно, как кукурузина высотки, торчащая на краю острова. Ему и казалось, что он идет по самому краю и без перил. Вот только где находился этот край: внутри него самого или рядом с Иртом? И откуда будет страшнее падать?

Тим должен удержаться, найти в себе силы и шагнуть в сторону, но его кренило, тянуло к обрыву. Он был не в силах даже отстать от Ирта – всего два шага разрыва.

Я себя контролирую.

Зачем? Правда в том, что когда падаешь в боль, – получаешь свободу. Так же как в космосе, когда в круговерти черноты все чувствуется острее. Дышишь, и дыхание сочится кровью из пор. Тим поймал себя на том, что он не отрывает взгляда от того, как свободно и плавно двигается рука Ирта вдоль тела.

Так же свободно и плавно он может войти в меня. Прямо сейчас.

Тим резко остановился. По ногам побежали мурашки, ступни свела судорога – потребность идти следом, не отставать.

Я себя контролирую.

Тим стоял. Ирт двигался дальше. Хозяин не оборачивался. Бросал Чагу здесь. Совсем одного в Просторах. Тим с усилием посмотрел в сторону и, напрягая ставшее внезапно тяжелым тело, повернулся к шумящему рядом фонтану.

Я больше не стану бегать по пятам изоморфа.

Вода струилась шестью полукружьями разноцветной радуги, смешивалась в искрящийся белый свет в хрустальном ложе гигантской чаши.

Плечо Флаа выросло перед лицом. Глаза Тима сами собой опустились вниз.

– Ты испуган, Чага?

– Называй меня Тимом, – проговорил он и с усилием поднял голову. – Мы на Земле, и это мое имя.

– Вот как? Думаешь, твои Просторы изменят тебя самого? Ты же отчаянно хочешь, чтобы я коснулся тебя.

Новая волна дрожи окатила тело. Капитана Граува защищало силовое поле, которое можно отключить одним мыслеприказом. Он думал о простоте этого действия и смотрел на открытую шею Ирта, такую человеческую, с идеально гладкой кожей.