Юлия Зонис - Боевой шлюп «Арго» [сборник]

Древний музыкальный автомат в углу, заставленный пивными бутылками, тянул что-то заунывное.

– Нет, не хочу. Как, кстати, вы объяснили свое отсутствие мужу?

– А откуда вы узнали, что я замужем? – подозрительно спросила Ева.

И вздохнул:

– Вы же сами сообщили мне свое настоящее имя. Марта Брюннер, в девичестве Шпильцехен, идентификационное свидетельство номер ЕН1276743. Муж, Герберт Брюннер, работает на фабрике по производству упаковочных материалов. Двое детей, девочки, Люси и Анна. Вы замужем уже восемнадцать лет. Мужу, я так полагаю, не изменяете…

– Держите свои предположения при себе.

– Не изменяете. Нигде не работаете, то есть являетесь домохозяйкой. Вы знаете, что частота психозов среди женщин среднего возраста, а особенно домохозяек, в три раза выше, чем среди остальных социальных групп?

– Вы считаете меня сумасшедшей?

И отхлебнул виски и покосился на бармена, деловито протирающего стаканы. Протирающие стаканы бармены И не нравились. Почему-то они всегда предвещали неприятности.

И любил бары и общественный транспорт. Любил, потому что, находясь на самом виду, здесь всегда можно было оставаться незамеченным. Если бы дать И волю, он полжизни провел бы в бесконечном экспрессе, кружащем по кольцу. При условии, конечно, что экспресс был бы оборудован баром, а в баре имелось бы кукурузное виски.

– Я не считаю вас сумасшедшей, – сказал И. – Иначе меня здесь не было бы.

Ева молча соскользнула с табурета, прошла к музыкальному автомату и что-то ему нашептала. Автомат разразился дикой смесью польки и фокстрота. Женщина в голубом платье, с голубыми глазами, которые в тусклом здешнем свете выглядели почти черными, подошла к И и протянула руку ладонью вверх:

– Вы станцуете со мной?

И качнул головой.

– Хорошо, сидите.

Она выбрала какого-то рыжего, долговязого, молодого и даже, кажется, совсем не байкера. И попивал виски и смотрел, как двое кружат между бильярдными столами, как рыжий все нахальней мнет ягодицы под ситцевым платьем, как закидывает голову и трясет нелепыми кудряшками женщина в голубом. Потом музыка кончилась, но рыжий, конечно, не остановился. Рыжий потащил партнершу к двери в туалеты, та замялась и попыталась вывернуться, но рыжий не отпустил. И понял, что бармен не зря протирал стаканы. Он, впрочем, давно это понял.

Надо было бить сразу, но И так не мог. Для начала он вежливо похлопал рыжего по спине. Тот обернулся, осклабился потным и веснушчатым, очень молодым лицом:

– Тебе чего, папаша?

– Отпусти ее. Разве не видишь – она тебя не хочет.

– Твоя, что ли, баба? Так бы и сказал. Тьфу. – Мосластые руки разжались. Рыжий даже подтолкнул задыхающуюся Еву к детективу. – Иди, иди со своим старичком. На кой ты мне сдалась? Жопа в дверь не пролазит, ноги кривые, а туда же, выёживаться.

Губы Евы задрожали, и, несильно размахнувшись, она влепила парню пощечину. Из длинного носа тут же закапала кровь. Рыжий обиженно взвыл:

– Ты чё? Ты чё, а? Сука, нос мне сломала…

Юнец протянул веснушчатую пятерню, намереваясь сграбастать Еву за ворот или, может, за горло. И опять темное чувство безнадеги охватило детектива, когда он резко развернулся и ударом локтя сломал-таки парню нос. Рыжий рухнул на пол, обильно заливаясь кровью. В зале загудело. Двое или трое байкеров покрупнее выдвинулись вперед. Один схватился за кий. Рыжий, конечно, был здесь чужаком, но все же чужаком меньшим, чем детектив в черном помятом костюме и с бледным, без загара, лицом.

– Надо бежать, – шепнула Ева, больно вцепившись И в руку.

Детектив смотрел на того, кто стоял впереди, с кием. Здоровенный детина, борода заплетена в неопрятную косу. Наконец решившись, здоровяк качнулся – драться он не умел и выставил кий вперед, как неопытный хоккеист выставляет клюшку. И стряхнул вцепившиеся в него пальцы и через секунду уже был рядом с бородатым, нет, через секунду борода уже была намотана на кулак, кий отброшен, а его недолгий владелец стоял на коленях, глаза вровень с бильярдным столом. И склонился к уху байкера и негромко спросил:

– Как тебя зовут, парень?

Ошеломленный такой резкой сменой обстоятельств, тот послушно выдал:

– Борг.

– Борг? Очень хорошо. Смотри, Борг.

И взял мелок, которым здесь по старинке натирали кии, слегка раскрошил в пальцах и вывел на зеленой ткани стола:

БОРГ

– А теперь смотри еще внимательней, Борг.

Меловые буквы вздрогнули, двинулись – Боргу, вероятно, казалось, что лишь в его затуманенных болью глазах, но буквы и вправду шевелились, складываясь в новую надпись, зеркально отражающую прежнюю.

– Ты понял меня, Борг? – И выпустил бороду детины и брезгливо отряхнул кисть.

Борг еще мгновение хлопал глазами, а затем вскочил и ринулся к двери бара, по пути чуть не свалив парочку теснившихся у стола любопытных.

Детектив развернулся, подошел к Еве, взял ее за руку и потащил обратно к барной стойке. Сделал он это без особенной деликатности. Ева, усаженная на высокий табурет, ойкнула и прошептала:

– Что вы с ним сделали?

– Фокус показал.

Женщина оглянулась. И не оглядывался. Он и так знал, что окружен сейчас двумя-тремя метрами пустого пространства. В битком набитом баре это производит жутковатое впечатление.

– Два виски.

Бармен дернулся и поспешил подтолкнуть к ним два стакана, наполненных чуть более, чем у барменов в обычае.

– Не буду я пить виски, – возмущенно прошипела Ева.

– Будете.

– Вы кто – детектив или балаганный фокусник?

– Пейте уже наконец.

Ева подумала и опрокинула стакан в горло. Поперхнулась, закашлялась. На глазах выступили слезы. Она смахнула слезы ладонью и улыбнулась:

– А вы, оказывается, джентльмен.

И не ответил. Отхлебнув половину, он потребовал:

– Расскажите мне о вашем старце Иеремии.

Ночью в дверь восьмого номера постучали. И ждал этого стука, надеялся, что его не случится, и надеялся, что случится. Так и не разобравшись, он накинул на плечи халат и отпер дверь. Ева стояла на пороге с бутылкой виски. Улыбка ее была одновременно развязной и жалобной.

– Вы ведь любите виски? Почему вы пьете только бурбон?

– Проходите, – устало сказал И, отбирая у женщины бутылку.

Ева прошла в глубь номера и уселась на так и не разобранную постель.

– Вы были правы. Я никогда не изменяла мужу.

И откупорил бутылку, разлил виски по стаканам. Один протянул Еве, но та покачала головой.

– Мы поженились, когда мне исполнилось восемнадцать. Ему тоже было восемнадцать. Мы познакомились в баре. Я как раз бросила колледж и приехала в Санта-Круз. Мне просто некуда было больше податься. В тот год я поняла, что ничего необычного со мной уже не случится. Меня не полюбит великий и страшный человек. Меня вообще никто не полюбит, и мозгов у меня тоже нет. Герберт сидел в этом баре уже три дня и пил горькую. Он пил и пил – и не пьянел, совсем как вы. Он начал ко мне приставать, я его отшила, а потом мы разговорились. Он родился со мной в один день, представляете? Его настоящее имя Артюр Рембо. Был на Старой Земле такой поэт, отчаянный дебошир, пьяница и развратник. К восемнадцати он уже прославился, а в девятнадцать бросил писать. Совсем. Умер, когда ему исполнилось тридцать семь, и так и не написал больше ни единой строчки. Но Герберту-то было восемнадцать, и он еще не написал ни единой строчки. Он вообще не любил стихов. Мы оба остались у разбитого корыта, Герберт и я. Спустя неделю он устроился на фабрику, а через месяц мы сыграли свадьбу. Завтра мне стукнет тридцать шесть, и я ни разу не изменила своему мужу.