Юлия Зонис - Боевой шлюп «Арго» [сборник]

– Как вы ему объяснили свой отъезд?

– Я иногда навещаю мать в лечебнице. Герберт терпеть ее не может и отпускает меня одну. Я сказала, что еду к матери.

И вздохнул:

– Похоже, он вам не поверил.

Ева удивленно подняла глаза:

– Почему вы так думаете?

– В баре за нами следили. Плюгавенький такой человечек в шляпе с полями. Сначала сидел за стойкой, потом переместился за один из крайних столиков. Он все время очень старательно прятался за полями своей шляпы и за газетой.

– Почему вы думаете, что следили за мной, а не за вами?

И задумчиво поболтал виски в стакане и ответил:

– Потому что за мной не стал бы следить плюгавенький человечек в шляпе с полями, на котором будто проштамповано: «Частный сыск, постоянным клиентам скидка пять процентов».

– Почему вы меня не предупредили?

– А это помешало бы вам атаковать дверь моего номера?

Ева замерла на секунду и качнула головой.

– Тогда какой смысл?

Женщина встала и подошла к окну, зябко обняв себя за плечи.

– Вы знаете, зачем я пользуюсь мимиками?

Подождав ответа и не дождавшись, она продолжила:

– Я оставляю мимиков на каждой планете, на которой бываю. Их не очень много – в основном я навещаю мать, иногда мы ездим за покупками в Центр или на курорты. Редко, иначе бы не хватило даже того, что досталось мне от мамы. Я храню их, потому что надеюсь – однажды мне хватит решимости, и я… ну, вы понимаете. В моем завещании сказано, что тогда одного из мимиков должны активировать и наложить на него копию моего сознания. Часть денег я положила на отдельный счет. Я надеюсь, мужу будет нелегко меня разыскать.

– Вы понимаете, что у мимиков нет равных гражданских прав?

Ева уперлась лбом в холодное стекло и пробормотала:

– Ах, все я понимаю. Мне раздеться?

Говоря это, она обернулась и чуть не уткнулась в плечо И, подошедшего совсем близко. Не отвечая на вопрос, он взял лицо женщины в ладони и поцеловал ее в губы со смесью гадливости, жалости и желания.

Позже, когда они лежали в кровати, Ева курила, а И потягивал виски, женщина с васильковыми глазами спросила:

– Как ты думаешь… может, ты и есть тот великий человек, в которого мне суждено было влюбиться? Может, ты просто пришел слишком поздно?

И рассмеялся хрипло и невесело, едва не подавился бурбоном и не заметил, как женская ладонь соскользнула с его груди.

Поезд отходил в семь утра. На вокзал они прибыли по отдельности и ехали в разных вагонах, что немало удивило плюгавенького человечка в шляпе.

Пока И ехал в поезде, бесшумно скользящем на магнитной подушке над ровным полотном трассы, пока жесткое сиденье вагона второго класса старалось причинить ему максимум неудобств, а плюгавый тип беспокойно носился из тамбура в тамбур, образ женщины с васильковыми глазами стирался из памяти детектива, уступая место иным соображениям. И погладил подбородок, досадливо поморщился, уколов пальцы о щетину, и выглянул в окно. Поля тянулись за окном, поля и поля в дождевой сетке, белая известка изгородей, красная черепица крыш. Аксель был аграрной планетой, из тех, что выбрали жизнь по старинке, в стиле Новой Англии. Редкие городки являли красно-кирпичные особняки центра, особняки с белыми колоннами. Дорога пролегала над ними, над аккуратными купами лип и скворечниками в липовых ветвях. Дождь прекратился, и дальний горизонт выгнулся двойной радугой.

Городишко под названием Санта-Круз оказался еще более захолустным, чем представлялось И по Евиным рассказам. На вокзале, маленьком и шумном, И убедился в том, что Ева села в такси, удостоверился, что плюгавый следует за ним, а затем, сориентировавшись по городскому плану, направился к бывшему молитвенному дому общины. Вдоль улицы, обсаженной все теми же неизменными липами, выстроились двухэтажные домики. Домики с аккуратными лужайками, домики, выкрашенные слегка облупившейся белой, желтоватой и бежевой краской, с почтовыми ящиками перед подъездной дорожкой. Ящики по большей части были миниатюрными копиями таких же домиков.

Плюгавый господин преданно тащился за И, прячась за стволами лип, мамашами с колясками и внимательно разглядывая витрины редких магазинчиков. Отмытое дождем солнце сверкало в витринах. Сверкало оно и на дранке, покрывающей крышу молитвенного дома. На дверях, к которым вела лесенка из пяти ступенек, коробилось размоченное дождем объявление. И обошел строение кругом, заглянул в окна в пыльных крапинках брызг, после чего, перейдя улицу, направился в питейное заведение со странным названием «Горелый скит». Плюгавый метнулся было к двери, но войти почему-то не решился и остался маячить у входа.

И заказал бурбон. Вообще-то, из внезапного и веселого чувства противоречия, ему вдруг захотелось заказать скотч, но скотч мог не возыметь желанного действия. Так что И заказал бурбон. Отведя жестко накрахмаленную занавеску, детектив удостоверился, что молчаливый его спутник по-прежнему торчит у жасминового куста, и обернулся к хозяину заведения. Тот восседал на бочонке из-под виски и – о ужас! – протирал стаканы грязным полотенцем. Впрочем, на И накатила несвойственная ему бесшабашность, так что стаканы были сейчас детективу нипочем. Над лысой головой владельца висела старинная двухмерная фотография молодого человека с ослепительной улыбкой. Рамка фотографии слегка обуглилась.

– А это, никак, сам Святой Круз? – развязно предположил И, прихлебывая виски.

– Угадали, приятель, – хмыкнул владелец заведения.

– Спасли святыню из пожара? – продолжал детектив. – Собственными руками разгребали головешки?

– Какими собственными! Это ж еще при моем деде было. Вот дед, тот да. Прямо в полымя и полез. Очень тогда здесь в этого Круза верили.

– А сейчас не верят?

Хозяин почесал в затылке.

– Как сказать. Вот вы верите, что солнце на закате красное?

– Смотря где, – резонно ответил И.

– Путешествуете много, как я погляжу. Ну так вот у нас оно на закате красное. И в это верить не обязательно, солнцу-то все равно, веришь ты там, не веришь.

И ухмыльнулся и, перегнувшись через стойку, заговорщицки прошипел:

– Хозяин, а ведь у вас сегодня день рожденья.

– Эк удивили. Чистый Шерлок Холмс вы, приятель. – Говоря это, лысый владелец заведения ткнул пальцем за спину, где висел яркий плакат.

На плакате крупным и красивым почерком было выведено: «Счастливого сорокавосьмилетия, Конрад!»

– Конрад, значит, – погрустнел И. – А на самом-то деле вас небось каким-нибудь Горацио Нельсоном нарекли. Отец Иеремия и нарек. Где же ваша флотилия, адмирал?

Здоровяк перестал протирать стаканы и уставился на И:

– Гляжу, приятель, тебе не терпится схлопотать в, прости Святой Круз, рыло.