Виталий Бабенко - Перпендикулярный мир

— Нет, — сказал Удалов, — я честно не узнал, Зиночка, Я же тебя совсем другой знаю. Что с тобой произошло?

— Шутите? — спросила Зина, спрятав улыбку. — Вам легко шутить.

И так горько сказала, что Удалов понял — допустил нетактичность.

Но сейчас ему было не до дипломатии. Считай, что повезло, встретил знакомую, которая тебя узнала. Надо осторожно вытащить из нее информацию.

— Откуда возвращаетесь? — спросил Удалов.

При этом он сделал попытку отобрать у молодой женщины чемодан. От неожиданности она чемодан отпустила, но тут же спохватилась и стала тащить его на себя. Чемодан был тяжелый, Удалов сопротивлялся и повторял:

— Я же только помочь хочу, помочь, понимаешь?

Но женщина упрямо тянула чемодан, и тот не выдержал борьбы, распахнулся, и из него покатилась на асфальт картошка — мокрая, грязная…

Женщина в ужасе отпрянула, закрыла глаза руками и зарыдала.

— Ты прости, я не знал, — сказал Удалов. — Я не хотел.

Он поставил открытый чемодан на дорогу и, нагнувшись, стал собирать в него картошку.

Раздался скрип тормозов.

— Ты чего здесь расселся, мать твою так-перетак!

Удалов поднял голову.

Рядом с ним стоял мотоцикл. В седле, упершись ногой в асфальт, сидел старый знакомый — сержант Пилипенко. Только он был при усах и в капитанских погонах.

— Ты что, не знаешь, какая это трасса? Я тебя живо изолирую!

— Сема, Пилипенко! — удивился Удалов. — Какая еще трасса!

— А, это ты, — сказал Пилипенко. Узнал все-таки. — Ты чего вырядился?

А ничего особенного на Удалове не было — плащ, сделанный в Гусляре кооперативной фабрикой «Мода Парижской Коммуны», голландская шляпа, купленная в универмаге, и армянские штиблеты — одежда как одежда.

— Что ты здесь делаешь? — спросил с подозрением бывший сержант, а ныне капитан Пилипенко.

— Видишь же, — ответил Удалов. — Картошку рассыпал.

— Картошку! Откуда взял?

— Послушай, Пилипенко, ты что себе позволяешь? — спросил Удалов. — Я же тебя с детства знаю.

Удалов оглянулся в поисках Зины, но ее нигде не было, и он решил взять все на себя.

— Моя картошка, — сказал Удалов, почти не колеблясь.

— Ты меня удивляешь, — сказал Пилипенко. — В твоем-то положении.

— А чем тебе не нравится мое положение?

— Шутишь?

— Не шучу — спрашиваю.

— Давай, скорей собирай, чего дорогу занимаешь? — совсем осерчал Пилипенко и стал подгонять носком сапога картофелины поближе к Удалову.

Вдали послышался тревожный вой.

— С дороги! — взревел Пилипенко. Удалов, так и не закрыв чемодана, оттащил его на обочину.

— Закрывай! — крикнул Пилипенко и нажал на газ. Мотоцикл подпрыгнул и понесся вперед.

Удалов закрыл чемодан и распрямился.

И тут же из-за поворота вылетела черная «волга» с двумя флажками, как у посольской машины, — справа государственный, слева — с гуслярским гербом: ладья под парусом, на корме сидит певец с гуслями, а над мачтой медвежья нога под красной звездочкой.

В машине мелькнул знакомый профиль, на мгновение голова повернулась и глаза уперлись в лицо Удалова. Удалов не успел угадать — кто едет.

За первой «волгой» мчались еще две, серая и зеленая, потом «жигули» и напоследок мотоциклист в милицейской форме.

Кортеж пролетел мимо и растворился, оставив газовый туман и ошметки пронзительных звуков.

Удалов обернулся к кустам у дороги и спросил:

— Зина, ты здесь?

— Я здесь, — послышалось в ответ.

Сочкина выбралась из кустов. Она была бледной, руки тряслись.

— Кто это был? — спросил Удалов.

— Он, — ответила Зина, — с охоты возвращаются. Неужели не догадались?

— Я пошутил, — сказал Удалов.

— А мне не до шуток. Думала, конец мне пришел.

— Да ты что? — удивился Удалов. — Что ты такого сделала, чтобы пугаться?

— Корнелий Иванович, — сказала с укором Зиночка. — Вы со мной в одном городе живете, ваша роль мне, к сожалению, известна. Одно мне непонятно — почему вы на себя мое преступление взяли, головой рискуете?

Удалов поднял чемодан и пошел по шоссе. Зина шла рядом.

— Я знаю, в чем дело, — сказала она. — В вас совесть заговорила. Мне Ксения говорила, что вы не такой подонок, как кажетесь. Я ей не поверила.

— Где же она тебе это говорила?

Тут Зина остановилась, поглядела на Удалова и сказала загадочно:

— Там, где картошка растет. — И вдруг взъярилась: — Лицемер проклятый! Отдайте мне чемодан!

Удалов вернул чемодан.

— А теперь уходите, — сказала Зина. — Я не знаю, может, у вас в душе и шевельнулось что-то, но скорее всего это страх перед расплатой. Прощайте. Я вас не видела, вы меня не видели.

Удалову стало ясно, что лучше вопросов не задавать. Чего-то он не понимает, за что-то Зина его не любит. А ведь еще вчера у них были чудесные отношения. Правда, не здесь.

Зина свернула с шоссе на тропинку, а Удалов вошел в Великий Гусляр.

Одноэтажные домики окраины прятались в облетающих садах, темнела чаща городского парка. За ним дома повыше, колокольни и купола церквей. Издали — похоже на родной город.

Вот и первая, куда как знакомая Удалову улица. В нее превращается, вливаясь в город, шоссе. Поперек улицы висело красное полотнище. На нем белыми буквами: «Превратим наш город в образцовый!»

Заборы были недавно покрашены, красиво, в зеленый цвет. Одинаково. Тротуаров нет — пыльные тропинки среди пыльных лопухов. Тут у вас отставание, подумал Удалов. Мы все это в позапрошлом году замостили. Ему было интересно идти и сравнивать. Как на картинке, какие бывают в детских журналах: отыщите десять различий на двух одинаковых рисунках.

На пересечении улицы с Торговым переулком, который здесь, как установил Удалов, именовался «Проспектом Бескорыстия», стоял большой деревянный щит на ножках. Щит изображал девицу в народном костюме, к груди она прижимала, как доброго молодца, громадный сноп. Над девицей надпись: «Завалим Родину хлебами!»

Удалов вздохнул: у этих оформителей порой не хватает образования. Они, конечно, хотели как лучше, но получилось неточно.

Здесь надо повернуть налево, вспомнил Удалов, и мимо рынка выйти к Горной — так короче. Он свернул в проход. Сейчас перед ним откроется бурная, привычная глазу картина продовольственного рынка.

Удалов обрадовался, углядев дыру в рыночном заборе, точно такую же, как дома. Правда, там дыра как дыра, а здесь над ней надпись: «Проход воспрещен».

С первого же взгляда рынок поразил Удалова. Если где и чувствовалась разница с нашим Гусляром, так это на рынке.

На нашем рынке жизнь кипит. Ближе к дыре должны быть ряды картофельные, свекольные и капустные.

Картошка одна к одной, отборная, чистая, кочаны белые, крепкие. Дальше ряд фруктовый. Там свои яблоки да груши, персики и хурма из экспериментального тепличного хозяйства, поздняя малина и банки с вареньями, соленьями, маринадами. Тут же гости с юга: узбеки с виноградом «дамские пальчики», грузины с сухим вином и мандаринами, армяне с персиками славной формы и вкуса, индусы с кокосовыми орехами и плодами манго, китайцы… нет, китайцы большей частью в мясном павильоне. Там они торгуют пекинскими утками, мясом трепангов и особенно кисло-сладкой свининой. Рядом с датчанами — те привозят на гуслярский рынок марочное масло — да с исландцами: кто лучше их засолит селедочку?