Олег Дивов - Модноверие [Антология]

Сейчас Коля имел на руках сильный козырь: больше месяца ни в одном глазу. С этого козыря он и зашел в «Воздушку» — исполняющим обязанности ответственного секретаря. Что именно случилось с прежним ответсеком, Коля знать не хотел принципиально, вполне удовлетворившись обтекаемой формулировкой «заболел». Гудела «Воздушка», как два паровоза, только по слухам. На самом деле — как один самолет. В смысле — неравномерно. Колю пригласили, когда очередной набор высоты закончился и редакция встала на ровный курс. Нормальная размеренная жизнь советского еженедельника: сначала раскачиваемся, потом работаем, потом очень-очень работаем, потом сдали номер, выдохнули и выпили. В ежедневных газетах то же самое, просто ежедневно.

Хлопотная должность ответсека — а это, на минуточку, тот, кто фактически «делает газету», планируя номер, набивая его материалом и координируя все действия коллектива, — трезвого Колю не пугала. Наоборот, он усмотрел в ней спасение от выпивки. Его, собственно, как позвали: «Коля, нам нужен трезвый ответсек! И пока ты трезвый, ты будешь — он! А запьешь — ну, извини…»

Строго говоря, Коля добился своего, дождался результата. Не совсем того, на какой надеялся, но «главное — нáчать» (типун бы ему на язык, этому косноязычному лимитчику), а там видно будет.

Как любой опытный советский журналист, Коля знал производственный цикл назубок и мог, если понадобится, выпустить газету о чем угодно, хоть о воздушном транспорте, хоть о гужевом, силами двух человек — себя и Слонимского. Просто вдвоем это будет долго, а так никакой разницы. Плохо, что трясутся руки — из них выпадает строкомер, — но это только пока инструмент на весу, а едва приложишь его к полосе, тремор не мешает.

Коле помогали, точнее, ненавязчиво контролировали, и все у него получалось как нельзя лучше. Ровненько так. Чуть позже, чем обещал, через месяц, он пристроил в «Воздушку» трезвого исполняющего обязанности фотокорреспондента Слонимского. У того организм уже так привык, что даже не потел. И перестал хотеть в Израиль.

Единственное, что угнетало Колю, ему все время было грустно. А без жены он как-то приспособился. Супруга, увы, не поверила, что это надолго. Встречаться с дочкой не мешала — и на том спасибо.

Подспудно Коля чувствовал, что это — не жизнь. То, как он существовал раньше, вообще было сплошным недоразумением, но и теперешний его модус вивенди больше смахивал на прозябание или в лучшем случае примат разума над чувствами. В стране что-то происходило, и оптимисты предрекали: это только начало; пессимисты бурчали: наконец-то конец. Коля посреди всеобщего шевеления — скучал. Вечерами он штудировал Сергея Лесного, правда, уже без былого жадного интереса, вяло размышлял над феноменом «Велесовой книги» и ждал, когда Моисеич хватится своего раритета, чтобы возник повод для разговора с умным человеком. Самому пойти к соседу Коле было просто лень. Надумай он даже выпить, ему бы вряд ли сейчас хватило воли откупорить бутылку.

«Воздушкой» он занимался по инерции, временами чисто машинально, будто проваливаясь в забытье, пока руки ловко размечали номер, а голова что-то вполне содержательное говорила сотрудникам. Трезвый до отвращения ко всему Слонимский тоже чувствовал себя не очень — его измученный организм начал мерзнуть и захотел в Америку. Впрочем, Саша был уверен: еще максимум полгодика — и если оба не рехнутся, тогда совсем отпустит.

Хотя, конечно, есть вариант, что не рехнутся, а сдохнут.

— Справимся! Не зря ты это все затеял! — храбрился он.

— Мы затеяли.

— Не-ет, старик! Ты! Потому что ты гений!

— На себя посмотри, — огрызался Коля.

Исключительно из принципа Коля один раз отпросился с работы на похороны дедушки. Провел время с пользой: сводил дочку в цирк.

Конец воздушной карьеры друзей был скучен и, в общем, сам напрашивался рано или поздно. Ушел в отпуск главред, пообещав, что, как вернется, утвердит Колю на должность, а то засиделся тот в исполняющих обязанности трезвого ответственного секретаря, да и Слонимского пора оформлять в действительные трезвые фотокоры. Коля отнесся к новости равнодушно. Саша, напротив, оживился: вот увидишь, сказал он, еще немного побудем тут в тихом омуте — и начнем потихоньку взлетать. Коля пожал плечами. Он мог взлететь, но не знал, чего ради.

Через неделю у Коли нарисовалось окно в макете, и он, не приходя в сознание, запузырил туда пару «тассовок» [11] Информационное сообщение ТАСС о том или ином событии. о трудовых успехах советских железнодорожников. Наверное, ему показалось временно, что он — ответственный секретарь «Гудка».

А в Саше не вовремя проснулся художник. Не понравилось ему фото Ил-86, и он его слегка облагородил в меру своего разумения. «Восемь-шестой» щелкнули так, что помимо фюзеляжа в кадр еле-еле поместилось одно крыло и полтора двигателя под ним. Даже скорее один с четвертью. Некрасиво же. Никакой технической эстетики. Саша подумал-подумал и неэстетичный огрызок мотогондолы ловко заретушировал, будто на этом месте ничего под крылом не висело отродясь. Стало намного изящнее, Саша порадовался — и вручил свой шедевр Коле. И спросил ведь, диверсант эдакий: «Красавец, а?» И Коля даже согласился, хотя ему было до лампочки, но не обижать же друга.

Потом все говорили: спьяну такое невозможно. Только с трезвых глаз.

Но потом.

Сказать, что министр гражданской авиации сильно расстроился, когда взял в руки газету, было бы неправильно. Он всего лишь передал редакции горячие поздравления в связи с успехами советских железнодорожников. И отдельно — с изобретением трехмоторной, а может, кто вас знает, и двухмоторной модификации Ил-86. Еще он напомнил, что в стране идет усиление борьбы с пьянством. Если очень надо, министр зайдет в гости и усилит борьбу лично, раз сами не справляетесь.

И. о. трезвого ответсека Коля Королев взлетел из «Воздушного транспорта» тихо, как мышка с крылышками. Практически бесшумно. И. о. трезвого фотокорреспондента шел ведомым. Тоже беззвучно.

Такого невероятного облегчения Коля не испытывал давно, а может, и вообще никогда. Случилось то самое, о чем мечтал Слонимский, — отпустило наконец. Отпустило!

В полночь у памятника великому русскому поэту Коля прочел — нет, выметнул наружу, выплеснул из себя! — пророческий стих Бунина:

И упал на газон.

Саша пытался вернуть друга в вертикальное положение, но не смог, потому что сам упал.