Олег Дивов - Модноверие [Антология]

Коля подумал, что ему все это не нравится. Нет, халтура она и есть халтура, дело привычное. Диплом накатать сыну уважаемого человека или брошюрку состряпать для общества «Знание», эка невидаль. Только при чем тут Шульман? Не его уровень. Шульман ведь редкий пижон.

Но коньяк хороший.

— Почему я? — небрежно бросил Коля, принимая чашку.

— Потому что ты в теме.

Коля вопросительно поднял брови.

— Мы давно с тобой не сиживали — кстати, это надо бы исправить… Но даже если тебе надоел девятнадцатый век, ты вряд ли многое забыл из того, о чем рассказывал. Достоевский против Тургенева, славянофилы против западников — так зарождалась русская идея. Не помню, какая именно, хе-хе, но какая-то точно…

Коля медленно высосал свой коньяк и отставил чашку.

Ну да, был у него период, когда он баловался историей русской литературы — и делился направо и налево впечатлениями о том, как, оказывается, классики были похожи на нас, грешных: пьянки, бабы, ссоры на пустом месте и бесконечные дискуссии о судьбах России. А потом стенка на стенку — хорошо хоть, не буквально. Девятнадцатый век, он такой, там не столько литература, сколько идеология. На любой вкус.

Ничего не помню уже, подумал Коля.

И ничего не понимаю. Но коньяк… Действительно недурен.

— Надеюсь, ты догадываешься, что разговор — строго между нами? — сказал Шульман. — Заказчик будет очень, подчеркиваю, очень недоволен, если тема просочится наружу. Заказчик может так сильно испортить жизнь нам всем, как ты и не представляешь.

— Ты давай, рассказывай, — бросил Коля небрежно.

— Тебе интересно?

— А что мне интересно? — честно спросил Коля.

— Русская идея, — тоном совершенной невинности сообщил Шульман.

— Какая еще русская идея?

— Правдоподобная. Убедительная. Ее надо оформить как диссертацию или, на худой конец, философское эссе. Максимально наукообразно, и чем наукообразнее, тем лучше. И хотя бы двести страниц машинки.

Я же вроде проснулся и даже принял душ, подумал Коля. Это не может быть сном. Русская идея на двести страниц машинки. Что за бред? Кому она понадобилась? Зачем?

Коля посмотрел на чашку. Шульман кивнул, Слонимский быстро ее наполнил, поставил чайник и потянулся за салфеткой. Он снова потел.

— Двести страниц… Это же книга.

— Если книга, то совсем тоненькая. Достоевский слабал «Игрока» за двадцать шесть дней, а там на наши деньги — семь авторских листов [12] Авторский лист — учетно-расчетная единица измерения объема литературного текста, 40 000 знаков с пробелами; во времена Достоевского а.л. был заметно меньше, поэтому сам автор и его современники насчитывали в «Игроке» десять а.л. . Не смотри на меня такими глазами, я диплом по нему писал. Мне и русская идея по плечу, но, увы, совсем нет времени, а отказывать таким солидным клиентам… Неправильно со всех точек зрения, если ты понимаешь, о чем я… Двести страниц машинки это восемь листов с мелочью. Два месяца — за глаза и за уши.

— У Достоевского были диалоги, — Коля взял чашку, понюхал содержимое и решил пока не пить.

— А ты можешь поиграть с полями и отступом — да кого я учу вообще…

— Ничего не понимаю, — сказал Коля. — Саша, ты что-нибудь понимаешь?

— А меня тут не было, — буркнул Слонимский, утираясь салфеткой.

— Ну а ты что-нибудь понимаешь? — с нажимом спросил Коля, глядя Шульману в глаза.

Ему все это не нравилось, отдельно не нравился заказчик, который может испортить жизнь, отдельно не нравился Шульман, скрывавший какую-то подлянку… И почему до сих пор ни слова о деньгах?

— Я понимаю, что тебе предложено написать русскую идею за тысячу рублей, — сказал Шульман и мило улыбнулся.

— Зачем?! — машинально ляпнул Коля.

— Не зачем, а за тысячу рублей. Ты напишешь русскую идею, отдашь мне и забудешь навсегда. А я через неделю принесу гонорар. И мы с тобой, как прежде, будем друзьями, и если заказчик останется доволен, можно рассчитывать на дальнейшее сотрудничество. То есть ты можешь рассчитывать на меня.

— Выпьем, — решил Коля.

Он проглотил коньяк, не чувствуя вкуса, и уставился на Слонимского. Саша был не дурак подраться, особенно во хмелю, Коле много раз приходилось его усмирять во избежание неприятностей. Сейчас Коля представил, как они уводят Шульмана в туалет, а там Слонимский дает этому прощелыге под дых, сбивает на пол и пинает до тех пор, пока тот не расскажет все-все-все…

Кажется, Слонимский понял Колю без слов, потому что взопрел прямо на глазах.

— Об идее — можно подробнее? Какая она должна быть?

— Захватывающая. Чтобы душа развернулась, а потом обратно завернулась.

Коля поморщился. Он не любил советские комедии.

— Чего надо заказчику? На сближение с Западом или наоборот? Православие-самодержавие или свобода-равенство?

— В первую очередь заказчику нужна честная и искренняя идея, — сказал Шульман. — По-настоящему русская.

Ничего он не знает, понял Коля. Он перекупщик. Его даже бить ногами без толку. Хотя ужас как хочется.

— Родная, — сказал Шульман. — Наверное, это самое подходящее слово.

— Родная, — повторил Коля.

Почему я еще не встал и не ушел, думал он, почему я сижу тут и слушаю его? Это же идиотизм. Или какая-то нелепая провокация. Это вполне могло бы мне присниться. Может, я все-таки сплю? Попросить напарника дать мне пощечину? Но тогда мы спугнем Шульмана. А Сашка так старался. И рассчитывает, естественно, на свой процент. От десяти до пятнадцати. А у Сашки вообще-то семья…

Дальше случилось то, чего Коля сам от себя не ожидал.

— Надо три месяца, — сказал Коля твердо. — И выбивай аванс. Тебе заказчик обещал полторы тысячи. Половину он не даст, вынь из него пятьсот.

Он поймал острый понимающий взгляд Шульмана и добавил:

— Только не думай, что эта пятихатка на двоих, я заберу все.

Шульман помотал головой.

— Как знаешь, — Коля пожал плечами и кивнул Слонимскому. Тот поболтал чайником, где плескалось на донышке, и с четкостью, отточенной многолетней практикой, разлил остатки на троих.

— Всегда найдутся другие писатели, — сказал Коля, салютуя чашкой. — И другие заказчики.

— Я дам вперед двести, — предложил Шульман. — Только потому, что мы давно знакомы, и я верю в тебя. Из своего кармана дам. И постараюсь договориться на три месяца.

— Пятьсо-от, — проворковал Коля и выпил.

Шульман пить не стал, он изучающе рассматривал своего визави. Не так, словно впервые его видит, но с каким-то новым интересом. Со свежим взглядом на журналиста Королева, интеллигентного раздолбая.

Журналист Королев тем временем размышлял, отчего ему так хочется побить Шульмана. Ох, не надо было этому пижону говорить, что у него, мол, времени нет, а то бы сам все написал. И дипломом по Достоевскому хвалиться — не надо. Коля нюхом чуял людей, способных «делать текст», и злился, когда очевидные творческие импотенты прикидывались действующими литераторами.