Сергей Чекмаев - Модноверие [Авторский сборник]

Его подвело пресловутое мастерство, которое не пропивается. Коля умел располагать к себе людей и глубоко погружаться в тему. За год он пропитался железнодорожной тематикой насквозь и попутно намотал на ус немереное число профессиональных легенд и баек. Особенно Колю увлекла идея «что будет, если на полном ходу бросить лом в унитаз». Прямо-таки засела у него в голове – и упорно всплывала, стоило лишь немного выпить под стук вагонных колес.

Психолог сказал бы, что Коля устал работать на железную дорогу и бессознательно стремится разделаться с ней. Верный Саша говорил просто: старик, не сходи с ума. Но тут они хряпнули чуть больше обычного, и Саша то ли потерял бдительность, то ли сдался под напором коллеги. Ну действительно – отчего бы двум благородным донам не бросить лом в унитаз? Даже если жертв и разрушений не получится, все равно смешно. Будет, о чем рассказать в Москве… Увы, поездная бригада не оценила юмора, а натурально перепугалась, когда Коля с настырностью, достойной лучшего применения, начал стучаться в тепловоз за ломом, а Саша невозмутимо фиксировал происходящее на пленку. Решили, что обоих накрыл алкогольный психоз.

На самом деле их обуял дух противоречия. Коля ехал в командировку, имея помимо официального задания секретный наказ: следить, чтобы Слонимский не керосинил. Ибо вечно поддатый фотокорреспондент позорит редакцию, и чаша терпения вот-вот переполнится. А от Саши тоже по секрету потребовали обеспечить, чтобы Коля не квасил. Потому что… Ну, вы поняли.

Все могло обойтись – ну пошутили спьяну, с кем не бывает, – но, когда милиционеры извлекали друзей из купе, Коля уронил с верхней полки на голову сержанту объемистый рюкзак с чем-то железным. Глухо бумкнуло и звонко лязгнуло. Сержант напрягся, будто почуял нечто знакомое, попросил открыть рюкзак и после недолгого вялого сопротивления обнаружил шикарный самогонный аппарат из нержавейки, качества едва ли не промышленного. Собственно, Коля за ним и ездил в эту командировку.

Коля заявил, что рюкзак нашел (где, не помнит, был нетрезв, может, на этой самой верхней полке) и прихватил с собой, видимо инстинктивно, поскольку как раз пишет разоблачительную статью о самогоноварении в среде интеллигенции для журнала «Наука и религия». Но сейчас он протрезвел и требует аппарат немедленно принять, оформив добровольную сдачу по всем правилам. А Саша вовсю щелкал зеркалкой, фотографируя Колю с аппаратом в окружении ментов, и кричал, что снимки поставит в номер завтра же. Отличная будет заметка: «Так поступают советские люди» – наш журналист нашел в поезде аппарат и на первом же полустанке сдал его в милицию! Ура, товарищи!..

– Зачем?.. – только и спросил главред, когда очень грустный Коля прибыл к нему на ковер.

– Видите ли… Вот выйду я на пенсию, а у меня на даче яблони. И я представил – как это будет здорово, когда вьюга за окном, и всю Россию замело снегом, а я сижу у теплой печки в кресле-качалке, под клетчатым пледом, с томиком Пушкина на коленях…

– Повести Белкина, – мечтательно протянул главред. – Метель же.

– Да-да, совершенно верно.

– И в бокале у тебя домашний кальвадос. Собственной выгонки. Сделанный с любовью. Эх…

– Именно так. Видите, вы сами все понимаете…

– Тогда Ремарк нужен, а не Пушкин. Если кальвадос. Чтобы было единство стиля.

– К Пушкину все подойдет, – убежденно заявил Коля.

– И в этом ты прав, – согласился главред. Тяжело вздохнул и рявкнул: – Идиот! Ты не доживешь до пенсии! Самогоноварение в среде интеллигенции, мать-перемать! Уголовную статью в рюкзаке тащил, прикрываясь заданием редакции! От шести до семи лет с конфискацией! Другой бы ехал тихо, как мышь, а ты нажрался и спалился! А я ведь тебя просил!.. Ну кто ты после этого, Коля?!

– Наверное, идиот, – предположил Коля.

– Именно. Только не думай, что князь Мышкин, хорошо?

– Нет-нет. Просто рядовой идиот… Слонимского не наказывайте, он ни в чем не виноват.

– Дорогой мой, – произнес главред ласково, – здесь не богадельня. Это я вам со Слонимским еще похороны дедушки не припомнил! Два брата-ренегата! Вам наплевать на газету! А здесь такие люди работали…

– Ильф и Петров, – подсказал Коля, которому это все уже надоело, он предчувствовал скорый конец и не видел смысла его оттягивать. – Слушайте, а за что их выгнали? Как должны были нахерачиться два еврея, чтобы их выперли из этой синагоги? И почему уволился легендарный поэт-долгожитель Саша Красный? Тоже, кстати, еврей…

Главред швырнул в него ежедневником.

Дело спустили на тормозах, но с «Гудком» пришлось расстаться, потому что чаша терпения и все такое прочее.

У Слонимского жена была дама темпераментная и разбила ему нос сковородкой. Колина супруга просто молча забрала дочку, уехала к маме и подала на развод.

Коля так расстроился, что бросил пить. Саша посмотрел на друга – и тоже бросил. Они вдвоем являлись в Дом журналиста и там не пили, наводя тихий ужас на коллег. Не пили неделю. Две недели. Чего им это стоило – ведь оба жили на допинге последние лет двадцать… Ну, чисто физически ничего страшного. Даже белой горячки они счастливо избежали. Разве что у Коли тряслись руки, а Саша обильно потел. Но глядеть на повседневную жизнь столицы нашей социалистической родины трезвыми глазами – вот была подлинная жуть.

– Как вообще можно существовать натрезвя в этой стране? – поражался Коля. – Она же серая. Вся. Серая с красными пятнами.

– Как моя физиономия, – вздыхал самокритичный Саша.

– А мы еще думали, почему спивается народ… Обратил внимание, какие все некрасивые? – шепотом поделился открытием Коля.

– Только сейчас заметил? Лица-то ничего, это ты зря, просто людям не во что одеться.

– Лица тоже… Не очень, – бормотал Коля и затравленно озирался.

Изучать родную историю он в таком состоянии боялся – мало ли чего за окном померещится, вдруг не Мневники, а Капотня, где делают бензин, – и вернулся к классике, но та на трезвую голову с непривычки не ложилась. А голову надо было занимать обязательно, иначе она пугалась окружающего мира и хотела водки.

Коля взял бутылку и пошел к Моисеичу.

– Выручай. Давай ты накатишь и расскажешь что-нибудь душеполезное, а я просто рядом посижу.

– Не надо так, ты меня пугаешь, – сказал Моисеич, делая на всякий случай шаг назад.

– Да все в порядке, не волнуйся.

– А чего у тебя руки трясутся и глаз какой-то шальной?

– Завязал. Третья неделя уже пошла. Чувствую себя… Загадочно.

– У-у… Тебе сейчас беречься нужно. Человек в завязке это поначалу один сплошной оголенный нерв под высоким напряжением. Плюнь на него – зашипит, сильно плюнь – короткое замыкание обеспечено.

Коля тяжело вздохнул. Он примерно так себя и ощущал.