Сергей Чекмаев - Модноверие [Авторский сборник]

Естественно, друзья угодили в вытрезвитель, и бумага об их злодеянии пришла через неделю в «Воздушный транспорт».

В газете самонадеянно решили, что это прощальная издевка.

Несмотря на усиление борьбы, выпивки в городе было хоть залейся – если, конечно, ты опытный советский журналист и у тебя хорошо поставленный нюх. Несколько месяцев принудительной трезвости сыграли свою роль: Коля вдруг обнаружил, что вовсе не обязан надираться в стельку. Он теперь мог гудеть со вкусом, подолгу удерживая себя на той грани, когда уже в самый раз, но еще ничто не слишком – в состоянии перманентной легкой эйфории. А потом уже надираться в стельку.

На радостях он напоил Моисеича, сознался, что свистнул книжку Лесного, и попросил «хреновину» подтвердить либо опровергнуть. Моисеич заявил, что проблемы истории Древней Руси незачем высасывать из пальца – их и так выше крыши. А у Лесного и ему подобных на каждый трудный вопрос есть простой и ясный неправильный ответ, который, естественно, найдет горячий отклик у советского интеллигента, ибо тот по определению дремуч и ищет легких путей к познанию. В результате академической дискуссии на повышенных тонах Коля огреб по физиономии «Язычеством древних славян» академика Рыбакова и вынужден был отступить с ревизионистских позиций.

Слонимскому жена подбила сковородкой оба глаза.

Работая трезвым ответсеком, Коля мало тратил, даже с учетом алиментов. И хотя выпивка подорожала, а из-под прилавка – вдвойне, накопленного, по самым скромным подсчетам, могло хватить на полгода.

– Старик, надо искать работу, – сказал трезвый Саша, услыхав эту Колину винно-водочную бухгалтерию. – Иначе ты сдохнешь. У тебя просто мотор не выдержит.

Слонимский был трезвый не в том смысле, что трезвый – усидел уже полбанки, – а в переносном. Трезвомыслящий. Природа наградила его хорошими инстинктами. Даже стоя на четвереньках, он твердо стоял на ногах. Меланхолику Коле повезло, что они познакомились на журфаке, а потом судьба упорно вела обоих параллельными дорогами – пока не выяснилось, что им хорошо работать в паре. Увы, эта пара трудилась за троих, а водку хлестала за четверых, и в пьяном виде злостно пренебрегала условностями. Но кто знает, когда и в какую бездну отчаяния нырнул бы Коля, не пинай его время от времени деловитый Слонимский. И наоборот – Сашу, страдавшего известной небрежностью, характерной для одаренных художников, приучил носить галстук, отучил материться и в целом дотянул до уровня солидной центральной газеты никто иной, как журналист Королев. Пока еще держал свою меланхолию в рамках приличий и хорошо выглядел.

– Зачем искать работу? – Коля фыркнул и налил еще. – Работа не волк… То есть я хотел сказать, что сколько волка ни корми, а лесная промышленность в лес не убежит. Это у нас, как говорится, последнее прибежище негодяя.

– Надо, чтобы негодяя туда еще взяли!

– Думаешь, мы не такие негодяи?

– Думаю, там своих хватает!

– А ты зайди и спроси.

– А вот зайду и спрошу! – Саша взял стакан и замер. – Слушай, это же… Это же дно какое-то из пьесы Горького. Мы на полном серьезе обсуждаем, как устроиться в «Леснуху».

– А куда нам деваться? Я в принципе могу уехать. А у тебя семья. А я без тебя все равно долго не протяну. Мы заперты в Москве, старик.

– Уехать, – эхом повторил Саша. – Скоро начнут выпускать из страны, мне сорока на хвосте принесла.

– Ты же не стучишь.

– Всех отпустят. Таких, как я, помурыжат чуток, просто из вредности – и тоже.

– Ну и вали в свой Израиль. Будь здоров, старик!

Чокнулись, выпили, закусили.

– Никакого Израиля, – прочавкал Саша сквозь бутерброд. – Там одни евреи. Только США. И валить надо в первых рядах. На всех советских журналистов у американцев денег не хватит. Но, кто приедет раньше, тот успеет занять теплое местечко. Я закину удочку. Я знаю, кого спросить. Есть у меня знакомый с хорошими связями…

– Вот так просто? Возьмешь и уедешь?

Саша помотал головой.

– Только из-за моих. Даже больше из-за стариков. Пусть хоть пожрут вкусненького на старости лет. А потом… Ты что – откажешься? Не поедешь со мной?

– А ты… Ах, ну да. Тебе что в Америку, что в газету «Лесная промышленность» одинаково легко зайти и спросить – извините, вам двое немолодых раздолбаев не нужны?

– Вот прямо не знаю, что тебе ответить, – сказал Слонимский.

Назавтра он позвонил, очень удачно – Коля успел чуть-чуть похмелиться, но еще не собрался выпить и прекрасно себя чувствовал.

– Старик, тебя Шульман ищет.

– Зачем я нужен этому пройдохе?

– Мне не говорит, но это серьезно. В общем, мы тут сидим, давай, подгребай. И будь другом, постарайся… выглядеть.

Коля задумался. В старые добрые времена Шульман не раз сиживал у него на кухне, приносил коньяк и прочувствованно закатывал глаза, когда хозяина пробивало на стихи Бунина о бедной нашей Родине. Уже тогда Шульман носил только импортные шмотки и курил «Мальборо». Был вроде бы журналистом-международником, а по манерам больше смахивал на банального фарцовщика – впрочем, у международников невысокого полета одно другому не мешает. Намекал, будто открывает двери ногой в Конторе Глубокого Бурения, но такое много кто о себе привирает. Если всех послушать – пол-Москвы пасется на Лубянке… Еще Шульман обладал способностью вдруг пропадать, а потом, когда вы и думать о нем забыли, возникать в самых неожиданных местах. Каждой бочке затычка, «корреспондент всего на свете»; даже бессмысленно прикидывать, где сейчас работает. Везде сразу. Самое неудобное с Мишей Шульманом – никогда не угадаешь, он очки тебе втирает или все по правде. Миша равно способен наврать по мелочи и провернуть крупное дело под честное слово. Мутный персонаж.

Коля побрился, надел через голову галстук и пошел в ресторан, думая, что хоть выпьет на халяву – чего-чего, а пускать пыль в глаза Миша обожает. В самый разгар усиления борьбы на столе окажется бутылка.

На столе был чайник из нержавейки.

– Ну, со свиданьицем, – сказал Шульман и кивнул Слонимскому. Тот разлил из чайника по чашкам коричневую жидкость.

Запахло коньяком.

Некоторое время коллеги решали, чокаться в такой ситуации комильфо или не очень, потом Шульман принял волевое решение: не на поминках же! Чокнулись.

– А теперь за успех нашего предприятия.

Дзынь.

– А теперь за отсутствующих здесь дам!

Дзынь.

– А теперь, – сказал Шульман, кивая Слонимскому снова, – коротко о текущем моменте. Есть интересный заказ для умелого литературного работника. Довольно объемный, но ничего страшного. Просто у меня совершенно нет времени с ним возиться, а ты сейчас отдыхаешь. И я подумал – отчего бы не перепаснуть заказ тебе? Там делов-то на пару месяцев. Бабки поделим два к одному – два тебе, один мне. С тебя писанина, а с меня гарантированное превращение ее в государственные казначейские билеты СССР.