Роберт Хайнлайн - Луна — суровая госпожа [др. редакция перевода]

Мы совершили (как мне потом сказали) обычный подход к спутнику «Элизиум», а затем внезапно сменили орбитальную скорость на вторую космическую – придавило нас при этом покруче, чем на старте.

Маневр засекла федеральная станция космического слежения; нам приказали остановиться и объяснить свои действия. Все это я узнал от Стью, пока приходил в себя и наслаждался роскошью невесомости, прицепившись к креслу одним ремнем. Проф все еще был без чувств.

– Они, значит, захотели узнать, кто мы такие и соображаем ли мы, что делаем, – говорил Стью. – Мы ответили, что мы китайское судно «Расцветающий лотос», выполняющее миссию милосердия. Направляемся к Луне для спасения ученых, томящихся там в неволе. Сообщили им свои данные для идентификации – сам понимаешь, данные «Расцветающего лотоса».

– А как же радиомаяк?

– Если мне продали то, за что я заплатил, то наш радиомаяк, который десять минут назад идентифицировал нас как «Жаворонка», должен был давать позывные «Лотоса». Впрочем, скоро все выяснится. У них есть один крейсер, который может сбить нас ракетой и разнести… – Стью взглянул на часы, – в ближайшие двадцать семь минут, если верить киберджентльмену, пилотирующему наше корыто; в противном случае шансы крейсера на перехват упадут почти до нуля. Так что если тебя это волнует – если хочешь молитву прочесть или послание кому отправить, – то сейчас самое время.

– А проф? Будем его будить?

– Пусть спит. Для прыжка на тот свет лучше не придумаешь: прямо из мирного сна – в облако светящегося газа. Хотя, может быть, тебе известны какие-то религиозные обряды, которые он хотел бы соблюсти? Правда, проф никогда не казался мне религиозным, во всяком случае в ортодоксальном смысле.

– Он не религиозен. Но если у тебя самого есть подобные желания, ты меня не стесняйся.

– Благодарю, я обо всем позаботился еще до того, как мы покинули Землю. А как насчет тебя, Манни? Я мало похож на падре, но постараюсь, если надо. Есть на совести грешки, а, дружище? Если хочешь, исповедуйся, я неплохой специалист по грехам.

Я ответил, что особой нужды в исповеди не испытываю. Потом припомнил кое-какие приятные грешки и выдал ему более или менее правдивые версии. Это, в свою очередь, напомнило Стью о его собственных, что напомнило мне… Время «зеро» пришло и кануло в вечность, а мы все еще не исчерпали перечня. Стью Лажуа как раз тот парень, с которым приятно провести последние минуты жизни, даже если они окажутся не последними.

Двое суток мы бездельничали, только проходили всякие малоприятные процедуры, чтобы не занести в Луну какую-нибудь заразу. Но я не возражал ни против искусственно вызванного озноба, ни против жара жестокой лихорадки; наслаждался невесомостью и был счастлив, что лечу домой.

Или почти счастлив… Проф спросил, что меня тяготит.

– Ничего, – ответил я. – Не могу дождаться, когда снова окажусь дома. Но… по правде говоря, стыдно показаться там после такого провала. Проф, где мы ошиблись?

– Провала, мой мальчик?

– А как еще это можно назвать? Мы просили о признании. И не получили его.

– Мануэль, мне следует повиниться перед тобой. Ты должен помнить расчет шансов, сделанный Адамом Селеном как раз перед нашим отлетом с Луны.

Стью поблизости не было, но из осторожности никогда не говорили «Майк», только «Адам Селен».

– Конечно помню! Один из пятидесяти трех. Затем мы добрались до Терры, а шансы с треском грохнулись до одного из ста. А сейчас сколько, как вы думаете? Один к тысяче?

– Я получал новые прогнозы каждые несколько дней… вот почему и винюсь перед тобой. Последний, полученный прямо перед вылетом, исходил из еще не подтвержденного в тот момент предположения, что мы смоемся с Терры и благополучно вернемся домой. Или что хоть один из нас троих вернется. Вот почему камрада Стью вызвали в Луну – у него, как у землянина, больше выносливости к сильным ускорениям. Фактически Майк выдал восемь прогнозов. В худшем мы все погибаем, в лучшем – все трое остаемся в живых плюс промежуточные варианты. Хочешь поставить несколько долларов на то, каков последний прогноз? Размер ставки и шансы назовешь сам. Намекну: ты излишне пессимистичен.

– Э-э… Да ну его! Говорите, не тяните время.

– Шансы против нас сейчас всего семнадцать к одному… и весь месяц разрыв сокращается. А сказать тебе об этом я не имел права.

Я был изумлен, поражен, восхищен – и жестоко обижен.

– Как это – не имел права?! Слушайте, проф, если мне не доверяют, отстраните меня и поставьте на мое место в исполнительной ячейке Стью.

– Погоди, сынок. Именно туда он и войдет, если что-нибудь случится с нами – со мной, с тобой или с бесценной Вайоминг. Я не имел права сказать тебе это на Земле – и могу сказать сейчас – не потому, что тебе не доверяют, а потому, что ты плохой актер. Чтобы успешно справиться со своей ролью, ты должен был верить, что наша цель – добиться признания независимости.

– Спасибо, что разъяснили!

– Мануэль, Мануэль, надо было бороться каждую секунду, бороться изо всех сил – и проиграть.

– Вот как! А мне не сказали, потому что не дорос, да?

– Ну пожалуйста, Мануэль! То, что мы временно держали тебя в неведении, резко повышало наши шансы; можешь справиться у Адама. Добавлю только, что Стюарт принял свой вызов на Луну без слов, даже не спросил зачем. Камрад, тот комитет был слишком малочислен, а председатель слишком умен; все время существовала опасность, что нам предложат приемлемый компромисс. В первый день такая вероятность была особенно высока. Добейся мы, чтобы наш вопрос вынесли на Великую Ассамблею, опасность разумного решения исчезла бы. Но нам отказали. Лучшее, что я мог сделать, – это разозлить комитет, не останавливаясь даже перед личными оскорблениями, лишь бы обеспечить хоть один голос, который всегда будет против здравых решений.

– Наверное, я никогда не разберусь во всех этих высших соображениях!

– Наверное. Но твои таланты и мои дополняют друг друга. Мануэль, ты ведь хочешь видеть Луну свободной?

– Вы знаете, что хочу.

– Но тебе также известно, что Терра может нас разгромить?

– Конечно. Ни один прогноз не дает нам шансов даже пятьдесят на пятьдесят. Поэтому я никак не могу понять, зачем вы решили их разозлить…

– Пожалуйста, не торопись. Поскольку они могут навязать нам свою волю, наш единственный шанс – эту волю ослабить. Вот почему нам так важно было попасть на Терру. Чтобы посеять разногласия, породить разброс мнений. Самый хитроумный полководец в истории Китая однажды сказал, что высшее военное искусство – ослабить волю противника так, чтобы тот сдался без боя. Вот в чем заключается и наша конечная цель, и главная угроза. Предположим – а это казалось вполне вероятным в первый день, – что нам предложили бы заманчивый компромисс. На место коменданта – губернатор, возможно, из наших же рядов. Местная автономия. Делегат в Великой Ассамблее. Высокие цены на зерно у входа катапульты плюс премии за поставки сверх квоты. Осуждение политики Хобарта и выражение сожалений по поводу насилия и убийств плюс солидная денежная компенсация родственникам жертв. Было бы это приемлемо для нас? Вот тут – в Луне?