Михаил Чулаки - Книга радости — книга печали [Сборник]

— А почему у него нет этой, как ее, кодлы?

— Потому что он сявка.

Не скажу, чтобы я понял. Но успокоился.

Андрей оказался крупным стратегом. У подвала был только один выход, и деваться Живодеру было некуда. Я как бы от неловкости посторонился, и мальчишки, ровесники Андрея, благополучно сбежали. Сбежал бы и Живодер — ростом он, кстати, с меня, только еще тонковат, но Андрей подставил ему ножку.

А суд свой Живодер организовал всерьез. Уже и виселица была приготовлена: петли приделаны к спинке старой кровати. Кошки сидели в ящике. Андрей сбросил крышку — они вылетели ракетами.

Упав, Живодер сник и не сопротивлялся. Я толком не знал, что с ним делать.

— Ну и зачем ты этим занимаешься?

— Все равно от них одна зараза. — Живодер меня боялся и только. Правым считал себя. Был упрям и мрачен.

Я умел действовать только логикой:

— Изведешь кошек, разведутся крысы. От них заразы больше: туляремия, лептоспирозная желтуха — слышал о таких?

— Откуда вы знаете?

— Я сам лекарства изобретаю.

Кажется, первый раз я сказал с гордостью о своей работе.

Живодер думал.

— А от крыс посыпать химией, — наконец придумал он.

— Они твою химию разнесут везде, люди отравятся. Сами крысы подохнут под полом — тут вообще сплошная зараза. Нет, лучше биологической регуляции ничего не придумано.

Он, может быть, и понял.

Но и я себя понимал. И удовлетворения от понимания не испытывал. Передо мной сидел пятнадцатилетний садист, который развлекается тем, что вешает беззащитных зверьков, и у меня нет на него возмущения, нет настоящих слов — я только и могу толковать ему о биологической регуляции. Андрей молчал у меня за спиной. Наверное, презирал. Уж у него-то, конечно, были настоящие слова!

И хоть бы у этого Живодера внешность дегенерата. Нет, нормальное лицо. При желании можно назвать и красивым. Ну правда, длинные волосы и не очень мытые — инстинктом не люблю я таких, — но ради справедливости должен признать, что большинство среди длинноволосых — нормальные ребята. Ну мода, что поделаешь.

— Ну так зачем ты все это делаешь? — не понимал я его.

— Зачем-зачем? Интересно! А чего делать?

Вот пожалуйста, еще один скучающий. Ему тоже подавай приключения.

— А тебя бы так?

— Я человек. Людей нельзя.

Человек.

— Ну в общем так, — я постарался придать голосу твердость, — теперь я тебя знаю. Еще станешь живодерствовать, не в милицию отправлю, а к психиатру как садиста. Понял?

Пожалуй, угроза психиатром его озадачила.

Так и расстались. Андрей меня на прощание утешил:

— Ладно, мы ему во дворе сделаем темную.

— Ты его не боишься? Что отомстит?

— Шестерки его разбежались, а его одного не боюсь.

Я пожал ему руку с уважением.

А учителя нужнее врачей. Настоящие учителя. Если бы все настоящие, невозможны стали бы Живодеры, да просто хамы, просто невежи.

Страшное дело: сосуществование разных уровней нравственности, что ли. И не вообще на земле — в одном городе, в одном доме. Живет человек, занятый сложными мыслями, поисками истины, и невольно начинает казаться, что все заняты этим, все на таком уровне — и вдруг, словно замечтавшись, споткнулся и лицом в грязь, липкую и зловонную. Живодер. В психологию такого и проникнуть невозможно. Что им движет? Какие атавистические инстинкты? Но он рядом, мы с ним сосуществуем во времени и пространстве — это куда более странно, чем то, что с Байконура стартуют космические корабли, а в бассейне Амазонки продолжается каменный век. Умственное и нравственное расслоение.

Хорошо солнечным утром смотреть из-за деревьев на освещенную поляну. Солнце просвечивает сквозь листья, и нигде больше не увидишь такого праздничного зеленого цвета. Над поляной воздух колышется, струится, а деревья на противоположной теневой стороне стоят голубоватые.

Счастливые люди художники.

Покупал в полуфабрикатном магазине кабачки. Продавщица начала взвешивать жареных цыплят. Когда я сказал, что вовсе не просил цыплят, она объяснила:

— Мне послышалось «табачки». Могли же вы так сказать, правда?

Меня передернуло при одном предположении, что я мог сказать «табачки». Не переношу уменьшительных, если их употребляют не в прямом смысле — о маленьком предмете. Галантерейный стиль, идущий от трактирных половых: «Балычка-с? Икорки? Блинков?» Мещанское и холуйское одновременно.

Вообще я крайне нетерпим к неправильной речи. Я бы не мог влюбиться в женщину, которая говорит «ложить», вместо «класть», будь она хоть Венерой Милосской.

Валечка сообщила под величайшим секретом, что у Лены Пименовой есть ребенок, воспитывается у бабушки в Саратове. Я честно хранил тайну, но вскоре обнаружил, что об этом знает вся ферма. Скорее всего, сама Лена и разболтала. Большинство людей не умеют хранить тайны: крепятся-крепятся, но наступает миг — и поток откровенности сметает все плотины осторожности и благоразумия (как сказал бы любитель безвкусных метафор). Я-то храню тайны — свои и чужие — с надежностью бронированного сейфа; где-нибудь на секретной работе мне бы цены не было. Раньше я с легким презрением относился к болтунам, которые жить не могут без откровенных излияний, но теперь… Это из той же серии, что моя неспособность опаздывать, неспособность менять планы: если собрался в одно место, не могу в последний момент передумать и пойти в другое. Словом, я весь жестко запрограммирован: «хранить тайну», «быть в час X в пункте Н»… Будто хорошая электронная машина. И как знать, может быть, моя научная ординарность имеет те же корни: жесткая запрограммированность, внутренняя невозможность сойти с проторенных путей.

И не потому ли в истории столько беспутных гениев?

Сдал наконец отчет по Р-86. Диссертацию кривые не украсят — ну, что есть, то есть. Теперь пойдет в клинические испытания. По идее, нужно испытывать удовлетворение, тем более остался абсолютно добросовестен, не захотел понять намеки И. П. Кстати, он не унывает — отчет все же сдан, план выполняется, можно протрубить при случае: «Сделан новый шаг на пути победы над коллагенозами!» Но я удовлетворения не испытываю. И потому, что шаг мелкий: еще один симптоматический препарат [10] То есть препарат для симптоматического лечения — лечения, воздействующего не на причину заболевания, а лишь на внешние проявления. Например, когда при гриппе дают жаропонижающие, то не воздействуют на причину — вирус, а снимают тягостную для больного, а иногда и опасную высокую температуру. Так что симптоматическое лечение, хотя и не радикальное, все же часто большое благо. . И потому, что не очень верю в лекарственное лечение: слишком много всегда побочных действий, слишком много новых проблем. Классический пример: стероидные гормоны. Да и антибиотики не без греха.