Валерий Бочков - Брат мой Каин

Паровоз очумело гудел. Машинист пытался остановить состав, зажатые тормозными колодками стальные колеса плевались белыми искрами, скрежетали о рельсы. Первый путь, прямо по ходу следования литерного, перегораживал товарный вагон. Вагон горел, пылал рыжим огнем. Пламя рвалось вверх, гудело, языки хищно лизали звезды, страшные тени таинственных великанов бродили по обрывкам тумана, оранжевые пятна плясали по голым деревьям, стенам вокзала, телеграфным столбам. На семафоре, вытянув босые ноги, висел труп начальника станции. На Малой Вишере второй день хозяйничали анархисты.

Зинка подошла к краю крыши, уперла кавалерийский сапог в лафет «максима». Серебристо звякнула шпора. Из-за начищенного голенища сапога торчал черкесский кинжал, рукоять чеканная, вся в фальшивых рубинах. Рыжие зайчики вспыхнули на пряжках кожаной портупеи, на медных пуговицах английского френча. Паровоз включил все огни. Прожектор выхватил из тьмы лицо атаманши, хищное, красивое и грубое, почти мужское. Болтали, что она гермафродит, но говорили об этом тихо и с опаской: для горячей Зинки человека убить – что муху прихлопнуть.

– Огонь без команды не открывать! – крикнула она. – Кто ослушается – своими руками придушу подлеца.

По обе стороны полотна, вокруг горящего вагона, толпились анархисты – Черная гвардия Зинки Мухиной. Ее дружина. Дикого вида мужики, бородатые, обгорелые и чумазые, хмурые дезертиры, чубатые казаки в бараньих шапках, нахальная матросня – балтийцы-братишки, перепоясанная пулеметными лентами и увешанная ручными гранатами. Из-под ободранного офицерского мундира торчала украинская сорочка, из-под солдатской шинели – алая цыганская рубаха. Кто-то щеголял золотыми аксельбантами, другой сверкал эполетами лейб-гвардейского кителя. На огромном, как простыня, знамени черного шелка серебряной ниткой был вышит оскаленный череп со скрещенными костями и девиз «Анархия – мать порядка».

Литерный поезд, завывая тормозами, наконец встал. Громыхнули железом сцепы и буфера вагонов, паровоз с львиным рыком изрыгнул облако густого, как вата, пара. Из вагонов посыпались солдаты, серыми тенями метнулись по сторонам. Разбежались и залегли, поблескивая в темноте штыками.

Из головного вагона высунулась рука с белой салфеткой, помахала. Чуть выждав, на перрон осторожно спустился некто в длиннополом пальто и шляпе. Помахивая белой салфеткой, он пошел в сторону горящего вагона. Шел, путаясь в пальто, чуть боком, прихрамывая. С острой бородкой, в слепеньких очках, с портфелем под мышкой, он походил на сельского учителя.

Зинка уже стояла на перроне. Воняло дымом, копотью, талым снегом. Пахло отмерзающей землей, хлевом, сырой свежестью камышовых крыш – пахло весной. Осточертевшая зима заканчивалась. Зинка лениво сплюнула. Постукивая стеком по голенищу сапога, пошла навстречу парламентеру. По ходу нагнулась, сорвала сухую соломинку, сунула себе в рот. В ее голове крутилась фраза «клинка губительная сталь», Зинка тайно писала стихи, романтичные и скверные. Впрочем, она никому их не показывала. «Клинка губительная сталь» настырно крутилась в голове и никак не могла найти себе достойной рифмы.

С шестнадцати лет Зинаида Мухина принимала участие в террористических акциях, операциях по экспроприации, а на деле – банальной уголовщине: грабежах банков, ювелирных магазинов, фабричных касс, почтовых вагонов. Но не налетчицей Мухина была, а пламенной революционеркой и убежденной анархисткой. То, что со стороны казалось обычным грабежом, на деле являлось классовой борьбой.

Ее привлекали идеи Кропоткина и Григорьева, идеи построения свободного общества: уничтожение государства как института стало ее целью, а немотивированный террор – средством. В девятнадцать лет за убийство директора херсонского завода и взрыв вагона первого класса пассажирского поезда Ялта – Москва Зинаиду Мухину приговорили к смертной казни, которая впоследствии была заменена пожизненным заключением. Часть срока она отсидела в Петропавловской крепости, после была отправлена на каторгу в Сибирь. По дороге ей удалось сбежать. Через полгода Мухина объявилась в Японии, после в Сан-Франциско. Из Америки вернулась в Европу, в Париже окончила офицерскую школу. В Первую мировую воевала на македонском фронте. После революции поддержала большевиков как наиболее разрушительную силу, но быстро в них разочаровалась, приметив старорежимный бюрократизм, чванливость и лицемерие. А главное – неудержимое желание властвовать любой ценой. К тому же она недолюбливала евреев.

– А-а, Дядя Том, – Зинка остановилась, недобро ухмыльнулась. – А я-то думаю, кто такой – уж больно знакомая фигура.

– Доброе утро, Зинаида Витальевна, – галантно коснулся рукой шляпы Бонч-Бруевич. – Доброе утро.

Он поежился, поставил тугой портфель на перрон. Зинка, жуя соломинку, насмешливо разглядывала его мятое с недосыпу лицо.

– Стало быть, не брешут… – сказала она. – Тикаете. Бросил-таки Ульянов красный Питер на растерзание немецкому зверю. А когда год назад Керенский предлагал перенести столицу в Москву, ваш Троцкий объявил его национальным предателем. А теперь вот сами…

– Политическая целесообразность, уважаемая Зинаида Витальевна. – Бонч-Бруевич зябко уткнул учительскую бородку в верблюжий шарф. – Вы, как профессиональный революционер, прекрасно понимаете…

– Понимаю-понимаю, – перебила Зинка. – Да и вы, думаю, тоже понимаете… Именно поэтому от теории мы сразу перейдем к практике. Итак… У меня за спиной дивизия – матросы и солдаты, три пулемета и гаубица. Да эскадрон лихих кубанцев – клинка губительная сталь…

Не поворачиваясь, она ткнула стеком через плечо. Насчет лихих кубанцев, гаубицы и дивизии Зинка лукавила, пушка была скорее бутафорской, белые, отступая, разбили замок. Людей тоже было от силы человек триста. Да еще дюжины две конников.

– И если я скажу своим ястребам, что в литерном путешествует сам Ленин со своим правительством… – Она подмигнула, подалась вперед и тихо добавила: – И по всей видимости… со своей казной…

– Какой казной? – неубедительно засмеялся Бонч-Бруевич. – Что за девичьи фантазии? Ленин – да, он там…

Он сделал паузу и продолжил ласково:

– Но во избежание недоразумения, милая Зинаида Витальевна, должен предупредить вас, что кроме Владимира Ильича и членов правительства с нами в поезде путешествует полк латышских стрелков…

Сняв пенсне, доверительным тоном добавил:

– …Которые в данный момент, как раз когда мы с вами беседуем, занимают боевую позицию по обеим сторонам насыпи. Что такое латышские стрелки, вы, дорогая Зинаида Витальевна, представление имеете.

Латышские стрелки отличались железной дисциплиной, удивительной выносливостью и нечеловеческой жестокостью. Это была, несомненно, самая боеспособная сила на стороне пролетарской революции. Троцкий неоднократно использовал их для подавления антибольшевистских мятежей. Ярославль и Новгород, Саратов и Калуга надолго запомнили исполнительных невозмутимых солдат с белыми глазами, которые резали, вешали и пытали без видимого удовольствия, но зато с чисто прусским педантизмом и прилежанием.