Андрей Подымалов - Создать Веру - убить Веру

Хозяин постоялого двора, добродушный толстяк, с открытым, располагающим к себе лицом, пригласил вместе отужинать. Беседа затянулась далеко за полночь, утром путешественник встал поздно, и об отъезде в этот день нечего было и думать.

Вечером они опять сели вместе ужинать, и разговор зашел о религии. И здесь хозяин постоялого двора услышал историю о зарождении новой веры, об ее пророке, об апостолах, едином Боге и вечной жизни.

Конец истории о гибели пророка растрогал хозяина до слез. Он сказал:

— Я велю писцу все это записать. Как, говоришь, звали этого пророка?

— Иисус.

— По-нашему, Иса. Так мне легче запомнить.

Когда настоятелю доложили, что его хочет видеть какой-то путешественник, прибывший с Запада, он не удивился. Несмотря на оторванность от внешнего мира и на существующие пограничные запреты, сюда все же проникали иногда некоторые искатели приключений. В основном, это были те, кого гнала в дорогу непонятная жажда нового. Они и сами толком не понимали, что же двигало их поступками. Были и такие, кто, наслушавшись рассказов, обросших фантастическими подробностями о небывалых возможностях, которые открывались перед человеком благодаря сокровенным знаниям, хранящимся в горных монастырях, мечтали приобщиться к этим знаниям.

За все время, пока настоятель возглавлял монастырь, таких пришлых со стороны было трое. Двоим из них настоятель отказал: не было в них того стержня, без которого овладеть знаниями было невозможно. Они не понимали, что эти знания и силы хранятся в самом человеке, и овладение ими означало, прежде всего, понять самого себя.

В человеке, стоявшем перед настоятелем, несомненно что-то было: цвета его энергии были богаты, жизненные токи говорили о скрытых, неразбуженных способностях.

Настоятель молчал, перебирая четки и давая возможность собеседнику самому начать разговор. То, что он услышал, было неожиданно, но настоятель не подал вида.

— Некоторое время назад от вас ушел на запад человек, бывший здесь несколько лет в обучении. Он получил знак Небес и пошел выполнять их волю.

Только сейчас настоятель понял, что его с самого начала беспокоила подспудная мысль о том, что он этого человека когда-то видел. Несомненно, стоявший перед ним чужестранец был похож на того послушника, но не более того. Настоятель ничего не отвечал, по-прежнему перебирая четки, только поднял глаза.

— Нам он свое имя не назвал. Мы его знали как Христа. Я пришел сказать, что он свое предназначение выполнил.

Настоятель, наконец, заговорил.

— Что с ним?

— Он умер.

— С честью?

— Да.

— Он просил тебя приехать сюда и рассказать об этом?

— Нет, я сам так решил.

— Почему?

— Мне казалось, он заслужил того, чтобы вы узнали о том, как он умер.

— Расскажи.

… Когда рассказ был окончен, настоятель помолчал, потом спросил:

— Но ты ведь проделал такой долгий путь не только для того, чтобы рассказать о его смерти? Чего ты хочешь?

— Учиться.

— Тот человек — кто он тебе? Вы похожи.

— Брат.

— Ты ставишь меня в трудное положение. Я вижу, что ты здесь все равно не останешься, когда-нибудь тебя потянет на родину. Но и отказать я тебе не могу.

— Каиафа, я вернулся.

— Вижу. Извини, что не встал навстречу — ноги очень болят.

Постаревший и одряхлевший первосвященник выглядел далеко не лучшим образом. Но взгляд его по-прежнему оставался цепким и быстрым.

— А ты сильно изменился, Иисус. Теперь тебя трудно узнать. Расскажешь, в каких местах был?

— Нет.

— Ну, как знаешь. Честно говоря, спросил из простого любопытства.

— Я так и понял.

Каиафа открыл ящик стола и достал оттуда пачку бумаг. Подвинул их ближе к Иисусу.

— Вот, держи.

— Что это?

— Завещание. Твоя доля наследства. Как ты, наверно, знаешь, твой отец умер несколько лет назад. Перед смертью он не хотел тебе ничего оставлять, уж сильно был обижен. Я его уговорил сделать все по справедливости.

— Спасибо, Каиафа.

— Сейчас твой младший брат на престоле.

— Я знаю.

— Не собираешься оспаривать?

— Конечно, нет. Мне власть не нужна.

— Ну, и правильно. Стране необходимо спокойствие… Да, не хотел ворошить старое… Мне показалось, что Христос…

— Тебе правильно показалось. Это наш старший брат, который в пятнадцать лет ушел из дома…

— Когда ты это понял?

— Незадолго до казни.

— А он знал, что ты его брат?

— Думаю, знал с самого начала.

— Да… Я преклоняюсь перед вами обоими, Иисус. Я бы так не смог… Чем думаешь заняться?

— Тихо и мирно жить. Куплю дом, лавку. Женюсь, нарожаю кучу детей.

— Тебе будет скучно здесь.

— Скучно везде.

— Не хочешь вернуться в ту религию, что ты создал? Она теперь вовсю наступает, даже знатные римлянки крестятся.

— Нет, не хочу, нельзя в один поток вступить дважды. Да и слишком много воспоминаний.

Выйдя от Каиафы, Иисус медленно побрел по улице. Все здесь было чужим, город в чем-то неуловимо изменился. Или изменился он сам?

— Иисус!

Он остановился, оглянулся. С противоположной стороны улицы на него смотрела женщина. Что-то знакомое почудилось ему в ее облике. Женщина перешла улицу и приблизилась к нему.

— Иисус, ты меня не узнаешь?

— Мария?

Да, это была она, Мария, единственная женщина в его команде, в обязанности которой входило омовение ног и приготовление пищи, мытье посуды и стирка их одежды. Она все выполняла безропотно, считая это своим долгом: Иисус в свое время подобрал ее на улице, умиравшую от голода, бездомную. Тогда это была формировавшаяся молодая девушка, теперь же перед ним стояла красивая стройная женщина с яркими сочными губами. Она коротко засмеялась, обнажая ровные белые зубы.

— Все-таки узнал… Да, это я….

— Тебя трудно признать, настолько ты похорошела.

— А ты возмужал… И глаза…

— Что глаза?

— У тебя глаза, в которых видна боль… Я знала, что ты не умер.

— Откуда?

— Я увидела того человека и сразу поняла, что это не ты. Тогда, на кресте ведь умер другой человек, верно?

— Почти верно.

— Ладно, я не хочу об этом вспоминать… Я очень рада, что встретила тебя.

— Я тоже.

— Ты куда сейчас?

— Еще не знаю, я только что приехал.

— Тогда идем ко мне, я живу одна. Соседям скажу, что ты мой дальний родственник.

… Ночью, глядя на мирно спящую Марию, на прекрасные изгибы ее сильного тела, он долго не мог заснуть.

Вот и определился его дальнейший жизненный путь… В конце концов, он оказался в стороне от столбовой дороги человечества, которую он сам же и пробивал ценой чужих жизней, круша их и ломая. А в итоге лично ему эта дорога оказалась не нужна.