Борис Прохоров - Костер для сверчка

Тишину сломал Пхан. Он высказался кратко, как подобает старшему в племени: «Надо звать Сима». Стоявшие одобрительно загудели.

Живущий За Рекой Сим славился на много дней пути. Напав на след, он шел до конца. Не горячась, не сбиваясь на глухо затравеневших полянах, на кочковатом, с бездонными бучилами болоте, на кремнистых, стекающих под ногами, осыпях. На гладких гранитных плитах он отличал россомаший след от поступи косолапого. Племя не впервые обращалось к нему за помощью. Именно он отыскал заблудившегося ребенка. Отыскал там, где охотники и не предполагали — в широком дупле кедра, далеко от стойбища, в стороне от промысловых и звериных троп.

Угрызчивое время словно упустило следопыта из своей зубатой пасти. Долгие годы покорежили спину, нагнали морщины на лоб, щеки и мочки ушей, но и только. Старик двигался по-былому быстро и уверенно. Встретивший следопыта Пхан завистливо сопнул носом при виде нестарческой походки Сима. Вслух же пожаловался: «Злые духи забрали Ме-Ме». Сим показал, что скорбная новость ему известна и что он ждет подробностей.

— Живущий За Рекой поведет охотников к логову духов-убийц. Люди Камня накажут врагов. А Симу будет отдана задняя часть первого же добытого Людьми Камня оленя, — старший охотник был щедр. Следопыт одобрительно кивнул.

В пещере он присел подле убитого. Тронул обветренными пальцами жуткую рану, и кивнул снова, размышляя:

— Злые духи всегда оставляют след. Пусть то — скатившийся с горы камень, поваленное ветром дерево или водоворот в реке. Симу встречался и след духов, обжигающих мясо своей жертвы. Их шаги сотрясали землю, а когти ослепляют блеском. Однако зимой гремучие духи спят. Они просыпаются, подобно косолапому, только поздней весной...

Сим слегка важничал. Пхан понимал это. Человек может гордиться своим мастерством. Уважение собратьев теряет не тот, кто лишен таланта. Посмешищем делается человек, претендующий на большее, нежели способны дать его руки и голова. Не по делам заносчивый охотник может реветь одинцом в пору гона, заглушая сказанное другими, но сородичи не услышат его. Издревле племя беспрекословно слушается старшего. Но у стойбища быстро прорезаются глаза, если старший ловчит на охоте, если сказанное им лишено практического смысла, если, наконец, он требует себе то, без чего обходятся остальные. В подобных случаях старший охотник тщетно занимает лучшее место у костра. Он продолжает жить среди соплеменников. Но они не замечают его. Он кричит на бездельничающих женщин. А они смеются над ним. Он тянется за мясом. Ему подсовывают долю немощной старухи. Постепенно им овладевает дух тумана: люди проходят сквозь него и не встречают препятствия, женщины разжигают костер, и яркое пламя разгоняет бесплотную тень бывшего вожака. Очищая место для нового.

Охотники шли за следопытом.

...Ме-Ме покинул пещеру накануне вечером. Когда непогода только-только начала стихать. Ближе к восходу солнца шкура над входом вновь поднялась — ледяной ветер дохнул в лица спящих. Коротко заворчав, Пхан приподнял, голову вслед выходящему Шишу, и задремал снова. Встревожился он позднее, хватившись косоглазого, когда исчезла последняя надежда, что Ме-Ме увлекся погоней за случайным зверем, припозднился и заночевал в шалаше Расщепленного Кедра. Вскоре Пхан поднял людей на поиски...

Ветер стер отпечатки подошв пропавшего начиная от спуска в лог. Остывшее тело обнаружилось чисто случайно, проступив темным пятном на дальнем взлобке — на полпути к топи.

Люди Камня знали многие утраты. Случалось, охотник находил смерть в когтях разъяренного шатуна. Бывало, что человеческую жизнь отнимал камнепад. При желании Сим мог бы рассказать о том, как огненный дух грозы уносил людей его рода или как рухнувшее дерево ломало хребет неосторожного. Реже люди погибали от укуса змеи и от болезней — знахари ведали в своем деле; опять же природа предусмотрительна: большинство обитателей стойбища редко ошибались в выборе спасительных средств при недомогании, иначе и степь, и предгорья довольно быстро обезлюдели бы. Человек сообразительней животного. А ведь зверь сам находит для себя лекарство. Сохраняя собственный род от вымирания.

Из всех известных людям случаев смерть Ме-Ме была особой, так как полученная им рана не исключала возможности убийства. Мысль об этом особенно страшила Пхана...

Сим остановился. Переступил с ноги на ногу, проверяя наст. Веником из сухой полыни размел тонкий слой снежной крупы. «Косолапый», — пояснил он настороженным охотникам. «Зверь не тронул Ме-Ме. Обнюхал и... ушел. Быстро ушел. Туда...» Живущий За Рекой ткнул пальцем в направлении склона, поросшего густым пихтачом. «А приполз Ме-Ме оттуда», старик заспешил вниз.

Сказанное Симом осознали не вдруг. Выходит, изувеченный соплеменник прополз значительное расстояние, пока его жизнь не истончилась паутинкой и не оборвалась, вместе с последними каплями вытекающей крови. Набежавший на него хищник почуял отвратный дух паленого и, фыркнув, ушел на угор.

Следопыт двигался размеренно. Время от времени он замирал. Щурился. Трогал наст. Потом шагал дальше, изредка меняя направление.

Последняя тропа косоглазого огибала крупные валуны, выветренные на макушках бугры похожие на лисьи черепа, разбросанные тут и там. След нырял в слежавшийся снег рытвин. Тянулся шнуром через долину, рассеченную стенкой камыша, переходящую в подмерзшую, но так и не отвердевшую по всей плошали топь...

Солнце заспешило на ночлег, когда Сим окончательно встал. «Здесь!» Старик озирался. Его каплевидные глаза увлажнились от напряжения. Заостренные уши улавливали каждый звук. Он вздрогнул, когда Шиш шагнул ближе, недовольно глянул на охотника.

Прямо перед ними на сером, оголенном ют снега скате поблескивал веер брусничных капель. Ближе к камышам капли сливались в единое пятно. Непонятно, чем камыши могли привлечь Ме-Ме? Люди сторонились этих мест. Летом близ болота донимала мошка; по-крапивному секли кожу пауты; зло наседал, с гулом срывающийся из гущи рогоза, комар. Зимой здесь было много студеней, чем в окрестностях стойбища. Но главное — близ топи не водилась добыча. Скорее сам охотник мог стать добычей цепких окон, замаскированных окружьем осоки, подушками бурых, желтовато-зеленых, красноватых мхов и щитом из водяной звездочки и прочей влаголюбивой растительности. Разлагающаяся органика сдерживала топь от промерзания, отчего трясина легко раздавалась под тяжестью человека.

Растерянность Сима передалась остальным, хотя теряться, казалось, не было причины — болото сохраняло бездвижье. К далекому горизонту тянулись сбивчивые ряды кочек. Кочки щетинились сухими стеблями осоки и разнотравья, кое-где задавленного корнями черной ольхи. Малообитаемая летом, сейчас трясина выглядела совершенно мертвой — ни следа, ни звука, лишь на пределе видимости медленно отрывались, отслаивались от земли и белесо маячили над горизонтом полосы переохлажденного, подпитываемого от болота влагой, воздуха, да отчетливо шуршали нарождающиеся на ветках и стеблях кристаллы инея.