Борис Прохоров - Костер для сверчка

Смысл витиевато закрученной фразы не сразу осознался пассажиром — он клевал носом. Автомобиль тормознул, потом резко дернулся.

— Последнее предупреждение. — И почти жалобно. — Расскажите о своем сумасшествии. В противном случае усну, тогда мы оба окажемся в Катуни... Да откройте же глаза, наконец! Что вам — стриптиз продемонстрировать, чтобы взбодрить? — После минутного раздумья. — Сомневаюсь, чтобы столь крутая мера подействовала на законченного бродягу. Глаза у вас какие-то... — произнесла с отвращением, — ...снулые.

Ростислав очнулся. Залился краской.

— Осторожней. — Было непонятно, о чем он. Однако женщина олень ободряюще хихикнула...

Он испытывал удушье. Что-то жесткое ощущалось на горле, тянуло вверх, словно петля. Вот уже подошвы отделились от земли... Дыхание пресеклось... В легких, зародился хрип... Перед глазами — многоцветные миражи, в ушах — стократное эхо... Ни внизу, ни над головой, ни по бокам — нигде нет опоры, только склизкая зыбь. Эх, сказочный век! Какая бабка, неужто безумная Арахланиха, нашептала небылицы о земном рае? Какой спрос с безумной старухи? Надобно ль самим быть простофилями да верить в бредни ловких людей. Любому ведомо: сладки речи по хитрой нужде ведутся.

Арахланиха? Да вот она! Наискосок от Ростислава прибежища. В бобылках обретается.

...С некоторых пор уверовала убогая в телекомментаторов. Уверовала истово, не в пример новообращенным мусульманам, которые столь сильно почитают Коран, что не имеют ни времени, ни сил, дабы следовать самим наставлениям Книги Книг.

Итак. Вещают комментаторы с экрана, а Арахланиха ловит информацию открытым ртом. Попадает информация на вспаханную, густо унавоженную слухами почву; возгоняется теория в практику. Только пригорюнится комментатор го поводу неурожая на острове Пасхи, Арахланиха слезы соболезнования утрет и боженьку помянет. Конечно, бог — он не Яшка, знает, кому тяжко. При всем том всевышний не в состоянии всякой пенсионной, для общества бесполезной, старушке, чай подсластить.

Успокоит телеэкран убогую: дескать, ввиду стабилизации рынка, золотые, платиновые и прочие изделия производятся в избытке и по вполне приемлемым ценам, а бериллы, топаз да яхонты продаются дешевле груш — Арахланиха узелок в охапку, и дробным галопом в лавку. Круп в мыле... лоб в поту... Глаза навыкате... Прибежит, а там... отлив. Ничего и никого. Все уже были. Осталось убогой завалящее бриллиантовое колье, на ее сиротское пособие. Да еще ту многокаратную безделушку приходится транспортировать до дома на личном риске. Инкассаторов-то бабке не положено. А время нынче — золотые коронки на ходу рвут, вместе с прической.

Разобраться, так Арахланихе ничуть не тяжелее других. Копченый подглядел как-то: ей скотник Коля-Коля из туристической поездки в Гонконг доставил универсальный путеводитель, составленный на исключительно государственном языке. С приложением в виде лазерного стрелкового тренажера.

«Из-за этого тренажера, — делился впечатлениями племянник-турист, — тамошние аборигены нашим коммивояжерам заодно с товаром руки обрывают, по самые плечи».

Не глядите, что Коля-Коля — рядовой фермы, что образованием он не страдает и на интеллект не падкий. Сообразил же, чем тетке угодить.

С того дня, по наблюдениям Копченого, воспрянула бабка духом. Отыщет в путеводителе прибыльную цель, и телепортируется вдоль лазерного луча, будто ведьма на помеле; забыв калитку запереть. Пришел на Арахланихину улицу праздник. Стала она голос подавать. Выйдет, будто встарь, за околицу, да как запоет фальцетом:

«Широка страна моя родная...

Ехала деревня мимо мужика...»

...Слушая Ростислава, женщина-олень то и дело прыскала. Тягучий, как смола, подъем, завершался въездом в ущелье. Примерно в двухстах метрах от въезда тракт был перекрыт — перпендикулярно осевой стояла красная машина. Пархомцев плохо разбирался в импортных марках машин, но та, что ограничивала проезд, смотрелась внушительно.

— Приехали, — в груди у него похолодело.

— Это за тобой?

Спутница Ростислава напряженно смотрела через лобовое стекло. Опершись о капот машины, стояли двое. За рулем сидел третий. Даже на таком расстоянии было заметно, что водитель красной машины был лыс.

— Из федерального?

— Ху-ке, — он зачем-то расстегнул ворот рубахи.

Засада приближалась. Валерик и Володя отклеили зады от капота. Выпрямились. Правая рука Володи нырнула за отворот неизменной кожаной куртки. Одновременно бывший приятель Пархомцева торопливо развернул плащ, малоуместный в жаркий солнечный день. Складки плаща запутались. Валерик рванул — синтетическая ткань скользнула, на землю, обнажив маслянисто поблескивающий предмет, который пугающе уставился на подъезжающих.

— Остановите.

Женщина-олень послушно затормозила.

— Слушайте внимательно, — губы Пархомцева прыгали. — Это бандиты. По их милости я чуть не стал идиотом. На этот раз, похоже, живым меня не отпустят. Сейчас я вылезу и пойду к ним. Вы же дайте задний ход... В конце спуска есть возможность развернуться... Надо надеяться, вам дадут уйти. Им нужен только я.

— Сидите... пока. Она извлекла из сумочки, лежащей на сиденье между ней и пассажиром, ярко раскрашенный цилиндрик, С силой толкнула дверцу и направилась к красной машине, пряча в кулаке цилиндрик.

Зачарованные видом роскошной женской фигуры, бандиты остались на месте. Соратник опустил стекло, высунул голову наружу, удивленно наблюдая за действиями решительной особы.

Как она шла! Несмотря на смертельную опасность, у Ростислава пересохло во рту. Автомат Валерика опустился коротким стволом вниз. Широко раскрытым Володиным ртом можно было ловить мух.

Когда между ней и засадой осталось чуть более метра, раздался отчетливый хлопок. Дюралевый цилиндрик запрыгал по асфальту. Пархомцев растерянно наблюдал за происходящим. Соратник свесился из машины, приоткрыв телом дверцу. Остальные двое обрушились на дорогу. Дальше он отвлекся от засады, настолько колдовскими казались движения подбегавшей к нему женщины…

— Чем вы их?

Она отмахнулась:

— Уносим ноги.

— Вам есть что уносить...

Уже на ходу она отпарировала:

— Теперь верю, что ты сумасшедший. У меня, например, от страха сердце заходится.

— Зачем же рисковала? — Настала очередь Ростислава перейти на «ты». Женщина-олень покосилась в его сторону:

— Ты уверен, что эти... оставили бы меня для свидетельства в суде? — Оглянулась. — Минут сорок нам гарантировано, а дальше?

Он тяжело задумался.

«Из любой человеческой толпы может быть воссоздана первобытная орда».

Закрутился Павел со своим кладом, как собачий хвост с репьями. Найденного хватило бы за глаза всему районному центру. Но, оказывается, не штука натыкаться на богатство, штука, как его в дело произвести. Еще одна проблема, самая деликатная, — каким образом уберечь клад так, чтобы о нем не прознали? Ему достало бы и четверти найденного, но чего ради дарить государству остальное?