Шлифовальщик - Ложка дёгтя

Я подтолкнул Виталика под столом ногой, мол, смотри как дилапер работает и учись, поднялся и подошёл к поэту. Он посмотрел на меня взглядом побитой собаки, чем ещё больше обрадовал.

— Замечательные стихи! — сказал я как можно проникновеннее.

— Тебе правда нравится? — спросил он с надеждой, встрепенувшись.

— Не то слово! — вздохнул я. — Твои стихи — это новая веха в поэзии.

— А они не понимают! — дрожащим голосом пожаловался длинноволосый, кивнув вслед уходящим. — Говорят, что тоска зелёная.

— Беда всех гениев, — заверил я поэта. — Твои стихи поймут лет через сто.

— Через сто лет я уже умру, — резонно заметил Ант. — И не знаю, оживит меня кто-нибудь из потомков или нет.

Ну конечно, как я мог забыть! Подобным «гениям» нужна слава здесь и сейчас.

— Печататься не пробовал? — сочувственно спросил я поэта.

Видимо, я брякнул что-то не то. Ант подозрительно посмотрел на меня и спросил, нахмурившись:

— Забредыш, что ли?

— В некотором роде, — ответил я туманно, не вдаваясь в подробности.

— А в вашем мире есть поэты? — поинтересовался Фил довольно равнодушно.

Естественно, подобные непризнанные гении считают поэтами только себя. А остальные так, бумагомараки.

— Конечно, — горячо заверил я. — В нашем мире умеют ценить таланты.

Поэт воровато оглянулся.

— Может, перепухнем ко мне и поговорим? — предложил он, оживившись.

— Я не один, — предупредил я, указывая на одиноко сидящего стажёра. — С напарником. Он тоже ценитель хороших стихов.

Ант с сомнением посмотрел на Виталика. Тот, прислушиваясь к нашему разговору, старался принять вид ценителя поэзии, что у него получалось не очень правдоподобно. Поэт, вздохнув, растворился в воздухе. Мы с новичком некоторое время смотрели друг на друга, не зная, что предпринять, пока длинноволосый не появился снова.

— Чего вы не перепухаете? — удивлённо спросил он.

— Не перепухается что-то…

— Перепухальника нет?

Я виновато развёл руками.

— Ну вы даёте! Поэзию ценить умеете, забредыши, а таких простых вещей не имеете, — покачал длинноволосой головой непризнанный гений. — Давайте руки.

Виталик подошёл к нам. Мы втроём взялись за руки, будто собрались закружиться в хороводе, и моментально перепухнули внутрь небольшой квартиры с большими окнами и высокими потолками. Комната, в которую нас запух поэт, смущала своей пустоватостью.

— Моя обитель, — пафосно произнёс длинноволосый, обводя вокруг себя, не давая нам прийти в себя после перепухания. — Пристанище томящейся души.

Без всякой связи Ант принял поэтическую позу и с надрывом прочёл:

Мне пришлось закатить глаза и перевести дух грустно и печально. На поэта это подействовало.

— Ант, — сказал он и приложил руку к сердцу. Мы с Виталиком ответно представились.

— Игнат? — вскинул брови поэт. — Виталик? Интересные имена, поэтические… Из каких далей прибыли к нам, забредыши?

«Из туманных», — подумал я, а вслух ответил:

— С Земли.

Недогадливый поэт удивлённо поморгал:

— А мы, по-твоему, где?

— С другой Земли, со смежной, — пояснил я недалёкому гуманитарию. — Смежные миры бывают, знаешь ли. Вещевод и всё такое прочее.

— Ну да, ну да, — равнодушно отреагировал Ант. Он сделал лёгкое движение, и из пола выросли три кресла. Графоман с размаху ухнул в одно из них. Я осторожно опустился в другое, ощупывая подлокотники. Виталик благоразумно остался стоять. Вот, значит, почему комната пустовата: аборигены помимо изготовления онтроники и перепухания умеют ещё и мебель творить на пустом месте. На кой чёрт при таких умениях нужны унылые стихи!

— Ты говоришь, у вас там умеют ценить настоящих поэтов? — напомнил мне поэт, возжелав продолжить разговор, начатый в кафе.

— О, да! Поэтов у нас ценят, — с чувством превосходства сообщил я. — У нас никто не заставляет творческих людей описывать романтику покорения звёзд. Наши поэты — свободные люди и пишут о чём хотят.

Межмирторговские дилаперы побывали в сотнях миров, самых различных: высокоразвитых и умирающих, рабовладельческих и социалистических, диктаторских и демократических. Но в любом из миров всегда находились такие диссиденты-интеллектуалы, мечущиеся и страждущие, с затравленным взглядом и бегающими глазками. Самое интересное, что все они считали, что общество на них давит и сковывает их творческий потенциал. Поэтому слово «свобода» для них было синонимом рая. Хотя многие из не понимали, что за свобода им нужна.

— Совсем свободные? — спросил Ант недоверчиво.

— Полностью, — кивнул я важно. — Они отвечают только перед собственной совестью.

Взгляд поэта превратился в горящий.

Земель много. В каждом смежном мире обязательно есть Земля. Некоторые отличаются от нашей сильно, некоторые почти неотличимы. Одни напоминают Землю начала нашей эры, другие — далёкое будущее, до которого нам ещё расти и расти.

Я дилапировал не один десяток миров. Но моя родная Земля — лучший из миров. У нас всё просто и понятно: смысл жизни — заработать как можно больше денег и с умом их потратить. Земляне — практики до мозга костей, не любят мечтателей, романтиков и альтруистов. Мне лично кажется, что энтузиасты и фантазёры — просто мусор цивилизации. Не будь наше общество слишком гуманным, их бы давно извели на удобрения. У нас всё устроено по справедливости: чем нужнее ты обществу, чем выше твоя выживаемость в обществе, умение приспособиться, тем у тебя больше денег. А общество само определяет, кто ему нужен в настоящий момент, и награждает нужного человека деньгами, развлечениями и прочими приятными вещами.

Мне, например, платят в «Межмирторге» весьма неплохо, потому что моя деятельность нужна обществу. Земля жаждет новых товаров, новых услуг и развлечений, новых мест паломничества туристов, словом, эксклюзы. А без дилаперов ничего этого бы не было.

— Наши поэты отвечают только перед собственной совестью, — повторил я разомлевшему Анту. — И мои сограждане умеют ценить таланты.

Поэт прикрыл глаза. Наверное, ему мерещился удивительный мир, в котором толпы ценителей жаждут услышать его бредовые вирши. Увы, я соврал. На практичной Земле шансов быть услышанным и понятым у него было бы ещё меньше чем в Миогене.

— А у нас не ценят гениев, — вздохнул Ант. — Ко мне никто не размазывается.

— Грамотная раскрутка нужна, — вполголоса сообщил я. — Тысячами будут размазываться.

— Что нужно для этого? — встрепенулся поэт.

— Да есть пара секретов, — подмигнул я дружески, видя оживление жертвы зацепа. — Расскажешь про свой мир, и я что-нибудь придумаю. Мне надо знать некоторые особенности твоего мира, чтобы грамотно раскрутить тебя.