Сергей Дмитрюк - Чаша Отравы

Нашего появления поначалу даже никто и не заметил. Мы втроем остановились чуть поодаль от костра, с интересом наблюдая за происходящим. Я почувствовал, как Светлана вплотную придвинулась ко мне, зябко скрестив на груди руки. Невольно мне захотелось обнять её за плечи и согреть теплом своего тела, но я сдержался от этого неуместного порыва. Лишь сочувственно посмотрел на неё.

Её заострившийся во всполохах пламени профиль показался мне особенно красивым и каким-то по-домашнему тёплым. Почувствовав мой взгляд, она повернула голову в мою сторону. Её глаза, в которых плясали отблески костра, потемнели и выглядели сейчас загадочно и призывно. После долгой паузы она сдержанно улыбнулась, и вновь обратила взгляд на споривших между собой ребят.

В это время невысокий розовощёкий юноша порывисто поднялся со своего места и, слегка подбоченившись, словно, подражая наставнику, посмотрел на того с вызовом.

— Вот ответь мне, Лик! Разве не может человек жить, прежде всего, своими желаниями и устремлениями? Ведь наше общество состоит из свободных людей, и каждый в нём волен сам выбирать свою судьбу и совершать поступки по своему усмотрению. Этому нас учат с начальных циклов школы наши воспитатели и учителя.

— Разве этому? — иронически прищурился в ответ вожатый.

— Ты прав, Нир, — помедлив, сказал он, отвечая на недоумённый взгляд своего подопечного. — И в тоже время неправ… Действительно, обо всех нас с самого раннего детства заботится Трудовое Братство. А каждый из нас никогда не забывает своих учителей и воспитателей, которые взращивают в нас те зерна добра, чистоты и справедливости, которые впоследствии вырастают в могучее древо нашего свободного и доброго мира. И все вы понимаете, что наше общество, как огромный полноводный океан, слито из отдельных ручейков — человеческих личностей, у каждой из которых своя судьба. А судьбы людей определяются их поступками и устремлениями. И иначе быть не может! Ведь человек по природе своей социальное существо. А вот когда вся забота воспитателя направлена на отдельную личность, но эта личность живёт вне устремлений и чаяний коллектива, тогда из этой личности не вырастет настоящего человека даже при условии наличия у неё и характера, и воли!

— Значит, никакой свободы выбора нет? — с едва заметной насмешкой в голосе отозвался юноша по имени Нир, и упрямо насупился.

— Как ты не понимаешь, Нир! — с возмущением воскликнула чернокосая девчушка, сидевшая рядом с ним.

— Можно я отвечу ему, Лик?

Она протянула руку просящим жестом.

— Да, разумеется, Лю Тао, — благосклонно кивнул вожатый.

— Дорогой мой Нир! — слегка дрожащим от волнения голосом, начала юная Лю Тао, и смуглые щёки её покрылись жарким румянцем. — Ты всё время говоришь о свободе, но забываешь, что настоящая свобода не во вседозволенности для каждого отдельного человека! Такая свобода ведёт к необузданности желаний и слепому эгоизму, и тогда целое распадается на мелкие осколки. Общество, построенное на такой свободе, неминуемо рухнет, как это уже было в нашей прежней истории. Я права, Лик?

Она обратила взволнованный вопрошающий взор широко раскрытых миндалевидных глаз к своему наставнику.

— Всё верно, — снова улыбнулся Лик. — Свободой можно назвать отсутствие внешних запретов, но такая свобода рано или поздно обращается во зло для других людей, если она не ограничена внутренними культурными запретами. Когда человек понимает, что он неограничен в свободе действий лишь при условии осознания им самим допустимости этих действий в отношении других людей, тщательной взвешенности поступков и оценке их последствий, только тогда можно говорить, что он по-настоящему свободен. Такую свободу можно считать осознанной необходимостью, рождённой самодисциплиной и высочайшим уважением интересов других людей, и без неё невозможно действительно справедливо устроенное и счастливое общество равных.

— Даже древние говорили: поступай с другими так, как хочешь, чтобы они относились к тебе! — воскликнул кто-то из ребят.

— Вот именно! — страстно выпалила Лю Тао. — И если ты хочешь, чтобы другие, хотя бы немного потлели, гори дотла сам! Это страшно трудно, но нужно. Нельзя только себе!

— Но древние говорили и о другом, — упрямо возразил Нир. — Платите добром за добро, а за зло воздавайте по справедливости!

— Верно, — кивнул вожатый. — Это можно рассматривать, как призыв применять Третий закон Ньютона и в социальных отношениях. В нашем обществе этот закон по-прежнему действует, но никто теперь не совершает намеренных преступлений против личности, как никто и не наделяет отдельную личность правом решать, кому и в какой мере воздавать за содеянное. Что есть зло, а что добро каждый знает, опираясь на общечеловеческие ценности — неоспоримые и вечные, как звёзды. Вопрос же о степени наказания за ошибки, как правило, принимает на себя сам провинившийся. И в этом он руководствуяется своей совестью. Бывают, правда, исключительные случаи, когда решение приходится принимать совещательными голосами многих компетентных людей. Но это теперь редкость.

После этих слов Лю Тао укоризненно посмотрела на своего юного товарища, всё ещё недовольно надувавшего щёки.

— А ещё я хотела сказать, что нужно уметь сострадать и чувствовать боль другого человека! — добавила девушка. — Уметь переносить эту боль на себя. По-моему, именно это умение должно отличать нас от наших неразумных предков, едва не погубивших нашу планету. Разве нет? Подумайте, сколько боли и страдания было на протяжении всей нашей истории! И я ведь сейчас говорю не о тех бесчисленных жертвах многих войн и разрушительных катаклизмов. Бесспорно, массовые смерти, достойны нашего сострадания и скорби, и всё же они воспринимаются мною иначе, нежели физическое и духовное страдание отдельного человека… Я не права?

Лю Тао с надеждой обвела взглядом товарищей, собравшихся у костра, ища в них отголосок своим чувствам.

— Поясни свою мысль, пожалуйста, — попросил наставник Лик. — Боюсь, не всем понятно о чём ты хочешь сказать.

— Только не подумайте, что я жестокая и бессердечная, — ещё больше волнуясь, заговорила Лю Тао. — Просто я всегда содрогаюсь, когда думаю о безвинных и безымянных жертвах той же инквизиции, которых истязали с помощью ужасных приспособлений… или же о пленниках какого-нибудь феодала, томившихся в сырых темницах рыцарских замков… или о жертвах страшных маньяков-убийц, коих в прежние времена было предостаточно. Все они методично и изуверски издевались над своими беспомощными жертвами, судьба которых была предрешена чужой злой волей… И не кому было им помочь, избавить их от незаслуженных страданий и мучений, спасти их бесценные жизни! Вдумайтесь, как страшна была судьба этих людей, как ужасна была их боль именно своей безысходностью!