Руслан Шабельник - В двух шагах от рая (СИ)

Монах вздохнул.

– Покайся, искренне, всей душой. Нет такого проступка, который бы не простил Бог, если покаяние искренне. Сын Божий своей смертью, своими мучениями уже искупил наши грехи, перед Отцом Небесным, нам же осталось лишь жить, соблюдая заповеди.

Сита думала, Тадао начнет спорить, что-то доказывать, но военный лишь склонил голову.

– Поздно, святой отец, слишком поздно.

– Нет, сын мой, и я не святой, но могу посоветовать: раскайся в грехах, очистись в воде, пройди крещение, и продолжи жизнь новым человеком. И пусть Бог будет тебе судьей. Других судей нет во вселенной, даже ты сам не вправе решать.

Тадао поджал губы.

– Слишком просто. Кто-то за кого-то уже искупил, отстрадал. Есть поступки за которые нет прощения. Совершенное зло – останется таким, кто бы что не искупал и как бы искренне не каялся. Но, видит бог, хоть Исполняющий, хоть еще какой, как бы я хотел, чтобы ты, монах, оказался прав. Как бы хотел…

4.

Однажды Бог спустился лично к одному из соискателей и сказал: «Что ни пожелаешь, все исполню».

А к тому времени человек уже женился, завел семью, детей, и все у них было хорошо. И, перед лицом Бога, понял он, что ничего, сверх этого не желает. Так и сказал.

И вернулся Бог в Пирамиду, так и не исполнив желание.

Ф.Незнанский «Элизия. Мифы и притчи» (Сборник).

ТАДАО

Здание возникло неожиданно. Минуту назад – сизый туман и камни, а вот уже над нами нависает трехэтажное сооружение. В местной архитектуре – почти небоскреб.

Недавние слова монаха плотно засели в голове. Как же просто в их религии – покайся, крестись – и снова, как безгрешный младенец. Легко советовать, когда у тебя за спиной из грехов – неоплаченный штраф за парковку. А, действительно, что за спиной у Кельвина, почему он ушел в монастырь? Аетиро – мой младший брат – в возрасте семнадцати лет ушел в монастырь – отец настоял, но, прожив там два года, вернулся. И жил обычной жизнью, женился недавно…

– Смотрите, он из камня, – Сита огладила холодную стену, – я уже привыкла к искусственным материалам.

А у нее что?

– Подручный материал, – буркнул я, сам не понял почему, ведь, глядя на девушку, тянуло улыбаться. И дальше – больше. – Вот и строят.

Правда, ступени, по которым мы поднялись, как и двери, были пластиковые.

За дверьми обнаружился просторный полупустой зал. Почти брат-близнец гостиницы наверху. Разве не так чисто и столов поменьше, да и скатерти местные столешницы отродясь не видывали.

Из посетителей – скрюченный калека в широких штанах, тельняшке и застиранном кителе, с которого были спороты все знаки различия. Ни дать, ни взять – бывший космический волк, в отсутствие космоса и корабля, планомерно спивающийся. Пластиковые костыли, прислонённые к стене, довершали картину. На соседнем стуле – бармен, или что-то в этом роде, во всяком случае, белый передник и отсутствие кого бы то ни было за стойкой, говорили о принадлежности его к обслуживающему персоналу.

– Я ведь прилетел сюда свести счеты с жизнью, – говорил «космический волк», большая голова на тонкой шее мелко трусилась. – Я бродил ночью по таким районам, куда никто в своем уме не сунется днем и с отрядом телохранителей, я прыгал с крыши на крышу, я спускался и поднимался по канатке на руках, я спал с самыми грязными, самыми дешевыми шлюхами, но смерть бежала меня.

Голова бармена также ритмично двигалась, но осознанно, кивая. Почти наверняка, он слышал эту историю не в первый раз. Возможно, она чем-то нравилась ему, или за неимением иных посетителей и иных историй, приходилось развлекаться старой.

– И вот, когда я почувствовал вкус жизни, я поскользнулся, просто поскользнулся на этой проклятой слизи, что стекает с Верхнего… почему, ну почему так, скажи?

– Кто знает, – бармен прекратил кивать и посмотрел на нас. – Вам чего, господа хорошие?

– Можно снять комнату… три.

– Почему так… – калека никого и ничего не слышал.

– Можно. Двадцать, значица, кредиток, с каждого.

– Наверху это стоит десять! – не то, чтобы мне сильно жалко экспедиционных, но все же.

– Тогда останавливайтесь наверху, – заученной фразой ответил местный. Выходило, не я первый возмущался ценами.

– Те люди, в капюшонах, снаружи, они… они сюда не войдут? – испуганно спросила Сита. Похоже наше небольшое приключение сильно испугало девушку.

– Больные-то, не, они умирают и они – безобидные.

– Почему! – худая рука стукнула по столу.

– У вас стены из камня, – вот уж не думал, что монаха так взволновал строительный вопрос.

– Ну, да. И еще перегородки.

– Не проще ли строить из пластика? – он опустился на один из стульев, пристроив мешок на грязной столешнице.

– Проще, мил человек, но местный камень лучше глушит звуки. Когда постояльцы орут по ночам, мешают спать, – обладатель фартука поднялся со своего места и заковылял к стойке.

– Орут?

– Некоторые очень сильно, а как иначе?

5.

Однажды, один из Богов спустился с Пирамиды и сказал, что исполнит любые желания. И толпы соискателей тут же набежали, и было их так много, что они едва не затоптали Бога, а желания, выкрикиваемые ими, противоречили друг другу. Ничего не исполнив, едва живой, Бог вернулся на Пирамиду и больше не спускался.

Ф.Незнанский «Элизия. Мифы и притчи» (Сборник).

ТАДАО

– Ты кто?

– Не помнишь, а ведь ты мне выстрелил прямо в живот, вот сюда, – рука указала на огромную рану – кровь пропитала одежду, красные вывороченные внутренности.

– За что?

– Вот и я говорю, за что, а у меня, между прочим, жена, дети…

– Пустите! – распихав остальных, вперед протолкался невысокий веснушчатый парень в синей бейсболке. – Вот, нравится, – он снял шапку – половина черепа отсутствовала, – и как мне теперь жить с этим.

– Я тебя не помню, – прошептали мои губы.

– Миссия на Чосе, я шел по улице, а вы зачищали ее от возможных террористов.

– А я – операция в Раганде.

– Я с Джеррии.

– Я с Глони.

– Тау-Верде.

– Нью-Москва.

– А меня, меня он гранатой, газовой, во время освобождения заложников на Осте!

– На Осте мы спасли заложников, – попытался оправдаться я, – всех, кроме… одного…

– Кроме меня! Вспомнил, теперь!

Они заполнили почти всю комнату. Мужчины, женщины, дети. Слава Богам, детей и женщин – меньше всего.

– Мама, мама, – непрерывно орал тонкий голосок откуда-то из задних рядов. – Где моя мама!

– А я вообще за хлебом вышла, а тут этот…

И у всех – одно общее – они были мертвы, точнее, они должны быть мертвы.

– Мы тогда сидели в одной комнате, попрятались, как началась заварушка, а ты гранату бросил.

– Я не знал…

– Знал, не знал, нам-то от этого не легче!

– А меня расстрелял, за дезертирство!

– Я не стрелял, я отдал приказ…