Руслан Шабельник - В двух шагах от рая (СИ)

– Сита!

– Лежи, я здесь, – теплые, мягкие руки гладят меня по голове, ероша ежик волос. Приятно, хорошо.

– Я умер? – вопрос далек от логичности, но не дает покоя.

– Нет, ты жив, ты с нами.

– Вы в Нижнем, Тадао, и вы не представляете, где были, – прорывается голос Кельвина. Монах тоже здесь, все в сборе – хорошо.

– Теперь все будет хорошо, – в такт моим мыслям звучит голос Ситы.

И я верю ей, потому что мне, действительно, хорошо, оттого, что жив, оттого, что она рядом. Но один вопрос не дает покоя.

– Кельвин!

– Да.

– Я… пожертвовал собой, ради другого, я совершил хорошее дело, теперь я прощен, да?

– Только Бог может простить тебя, Бог и ты сам.

– Но, если я не вашей религии, не прошел этот, как его – обряд крещения, бог не слышит меня?

Молчание.

– Кельвин!

– Не знаю.

– Тогда я хочу, чтобы ты крестил меня, Кельвин, чтобы он услышал!

Мой голос дрожит, и эта дрожь передается монаху, или мне так кажется.

– Это… это ответственный шаг.

– Но я хочу этого, хочу заслужить прощения, не ради кармы и будущих перерождений, а в искупление совершенного. Твой бог, он должен понять.

– Хорошо, ты можешь подняться?

– Не знаю, – я пробую, и Сита помогает, какая же она сильная, откуда столько силы в столь хрупком теле.

– Ты жива, – с радостью смотрю на нее.

– Да, благодаря тебе.

– Но… если жив я, значит, опасность тебе не угрожала… – болит голова, словно опять обращаюсь к знаниям в ней.

– Не важно.

Вместе мы поднимаемся.

Теперь вижу – мы, действительно, в Нижнем. Серый туман, колонна невдалеке, жиденький водопад из стоков. Поодаль стоит Кельвин, мешок он отложил, задумчиво глядит на Океан.

– Конечно, здешняя жижа не совсем вода. Но не креститься же той гадостью, что стекает с Верхнего.

Он входит в Океан и делает мне жест, приглашая следом.

Поддерживаемый Ситой, я иду.

Монах замер невдалеке от берега. Вода в Океане совсем не холодная, и не такая густая, как может показаться на первый взгляд. Кельвин опускает руку мне на голову и начинает чтение молитв. Слов не разобрать, и рука у него сухая, тяжелая, совсем не как у Ситы.

– Крещение – это только начало, или, если хочешь, верхний пласт, видимая часть. Ты должен жить, соблюдая заповеди, принимая наши ценности.

– Я знаю.

Монах продолжает молитву.

Сухая рука давит на темя, принуждая погрузиться в воду. Я покорно набираю воздух и ныряю. Трижды.

Молитва продолжается.

В конце ее монах снимает крест с себя и одевает мне на шею.

– Теперь ты с нами.

Опустив голову, он бредет к берегу.

А я… вроде, ничего не изменилось – туман, колонна, Океан, но как-то… Как-то хорошо на душе, легко что ли. Словно груз, что висел и давил все эти дни, годы, разом упал, растворился в Океане, в тумане, в этом дне, в улыбке Ситы.

Я уже могу идти сам, и иду, к берегу, рядом Сита.

Кельвин опускается на камень, рядом мешок.

– У меня был сын…

30.

КЕЛЬВИН

– У меня был сын, – шепчут сухие губы, Тадао и Сита удивленно смотрят на него. – Крис. Замечательный мальчуган, точнее – юноша. Он всего лишь хотел сделать людей счастливыми. Идеалист, подобно многим идеалистам, он прилетел за желанием сюда, на Элизию.

– Я… я не знал, – бормочет Тадао, словно извиняясь.

– Ты и не должен был знать. У всех нас есть свои секреты. И он вернулся – овощем, пустой оболочкой без души и желаний. Не знаю, возможно, так планета исполнила его мечту. Крис вскоре умер, угас, несмотря на все старания и уход врачей. Моя жена – Рея, она не выдержала. Нет, она жива, она просто бросила меня, к тому времени мы все равно уже не были семьей – порвалась связующая нить, а силы привычки оказалось недостаточно. А я, я ушел в монастырь. Вот так – проклятая планета сначала отобрала мечту у сына, а затем сына у меня.

Тадао и Сита уже выбрались на берег и сейчас стояли, поддерживая друг друга и слушая.

– Улетайте отсюда, как можно быстрее и как можно дальше, оба, и всем наверху и внизу передайте, чтобы улетали. Проклятое место.

31.

СИТА

– Проклятое место.

Кельвин поднимается и вновь идет к воде, на этот раз, волоча за собой мешок.

Тадао, напротив, опускается на землю. Глаза его сияют, он счастлив, а, вместе с ним, и Сита.

– Если мои сведения верны, а они верны, через три дня, да, через три дня к Элизии приблизится корабль – это транспортник, из переделанных рудовозов. Для всех, конечно, места не хватит, но хоть что-то, хоть кто-то.

Говоря это, Кельвин развязывает мешок. Сите стало любопытно, неужели они с Тадао сейчас увидят, что он там носил все эти дни.

Монах зашел по пояс, серая ткань была отброшена и поплыла по волнам, жилистые руки сжимали предмет… Они ожидала какой-нибудь книги, или шкатулки со святыми реликвиями, так как подсознательно уже сделала выводы и решила для себя. Вместо этого, Сита увидела некий механизм. Ее познаний в технике не хватило, чтобы идентифицировать его.

Блестящий корпус, какой-то винт, похожий на бур, трубки по бокам, сверху большая кнопка. Красная.

– Это… прошептал Тадао.

– Это бомба, – закончил Кельвин. – Планетарная бомба, едва активирую и опущу ее, она сама поплывет, отыщет расщелину и начнет забуриваться, пока не достигнет… как мне говорили, на весь процесс понадобится около месяца. По истечении этого срока, планеты Элизия больше не будет. Она расколется – сама уничтожит себя. Не будет больше этого рассадника разочарований, горя, несбывшихся надежд. Самим своим существованием, она отравляет мир, жизнь…

– Кельвин, ты бредишь…

– Я прилетел сюда за этим. Этой мой долг, мой крест, моя епитимья уничтожить это проклятое место. Хватит! Хватит разочарований и несбывшихся надежд, хватит разрушенных семей и отобранных у родителей детей, всего хватит!

Что он такое говорит. Разве можно…

– Кельвин, уничтожив планету, ты убьешь всех тех, кто живет на ней, – Тадао поднялся и начал приближаться к монаху.

– У них есть время улететь.

– Не у всех. Звездолет не вместит желающих, а даже, если и вместит, как рассказать, заставить поверить, если, будем говорить, что через месяц планеты не станет, над нами посмеются. А как, насчет больных, сумасшедших…

– Значит, это их путь, кто имеет уши – тот услышит, имеющий разум – поверит, остальные… прилетев на проклятую планету, знали на что шли.

– Не на смерть же! – Тадао приблизился еще на шаг.

– Иногда, во исполнения желания, планета дарует смерть.

– Планета, но не ты! Кельвин, поверь, я убивал в своей жизни, это не так легко, как кажется, еще тяжелее с этим жить.

– Я не буду жить. Я останусь, и умру, вместе с планетой.

Тадао медленно двигался вперед, не сводя глаз с монаха.

– Ты только что крестил меня, даровал надежду на прощение, как же все те слова о всеобщей любви, о покаянии, о непротивлении злу – насилием.