Руслан Шабельник - В двух шагах от рая (СИ)

Когда я добежал до поворота, коричневых ряс уже и след простыл, как и Ситы.

Позади, шумно дыша, гупал Кельвин. Естественно, с любимым мешком.

– Что… что случилось?

Я махнул рукой, призывая к тишине.

Туман уплотнился так, что уже в паре метров мало что можно было различить. Кажется, раздался сдавленный крик, кажется, снова; я ринулся туда. И почти сразу же налетел на небольшой валун. В иное время, в ином состоянии, я бы заметил его без труда, но сейчас… ноги зацепились, тело, потеряв опору, начало заваливаться, рефлекторно руки вытянулись, одна тут же уперлась в камень, вторая ушла в пустоту, заваливая меня на бок, я еще пытался сгруппироваться, перед тем, как голова ударилась о покатый, но такой твердый край камня.

21.

Помню, читал статьи первых лет, после открытия Элизии. Не скажу, что все, но многие вполне реально опасались замедления общих темпов развития и стагнации общества. Мол, если для исполнения желаемого не прикладывается никаких усилий, кроме, собственно, самого желания, в конечном итоге социум деградирует до полубезумного стада. Полубезумного потому, что у безумцев желания, действительно, сильнее и могут охватывать все естество. Зачем что-то открывать, работать, корячиться, когда все это можно получить, просто пожелав. Назывались даже конкретные цифры, что-то около двухсот лет, то есть – наше время.

Как же наивны они (или мы) были.

Из дневников Ф.Незнанского

ТАДАО

– Лекарь? Где ж я вам тут лекаря раздобуду? Просить Исполняющих – вот и все лекарство. Да не ори-то так, не ночь, очухается твой дружок, чего ему станется.

Я разлепил веки.

– Во, я ж говорил – очухается, эдакий-то бугай.

Пластиковый потолок, каменные стены, что-то твердое под спиной и равнодушное лицо трактирщика надо мной.

– Тадао, вы как?

Второе лицо с бородой, испуганное и знакомое – брат Кельвин.

– Нормально, вроде… – коричневые фигуры и девушка в их руках. – Сита!

Я вскочил, и голова закружилась, тупая боль – в такт сердцу – запульсировала в месте удара.

– А я че, я ниче, – хозяин гостиницы зачем-то поднял перед собой руки, ладонями ко мне.

Я вскочил со стола, на котором лежал – к боли добавилось головокружение, зал поплыл перед глазами, я бы упал, не поддержи меня Кельвин, через некоторое время к нему присоединился и хозяин.

Вновь на стол они меня затягивать не стали, ограничившись лавкой.

– Кровью всю столешницу испачкал – убытки, а, ежели сейчас зайдет кто, а здесь – вона.

– Сита, она?..

– Еще не вернулась, – покачал головой Кельвин. – Я не совсем понимаю, зачем вы побежали? Что случилось?

– Ситу, ее схватили, – еще и горло пересохло, – эти – коричневорясые.

– Зачем? Вы уверенны…

– Жертвенники-то, – встрял в разговор хозяин, – эти да эти – могут. Редко, правда, но бывает, того, прям с улицы кого и берут. Вот, не далее, как в прошлом месяце мальчонку одного, он к нам спустился, а тут его…

– Зачем жертвенникам люди? – глаза искали, чем утолить жажду, на несчастье, все, годное для питья помещалось за стойкой, но до нее еще дойти нужно.

– Известно зачем – в жертву Исполняющим Богам, на то они и Жертвенники.

– Вы что-то путаете, – видя, что пока не думаю падать, Кельвин отпустил меня, не иначе, чтобы снова обняться с любимым мешком. – Жертвенники не приносят людей в жертву, только животных.

– Может, у вас там наверху, мил человек, и зверушек, а здеся – Нижний Город и свои, значица, правила.

– Сита! Сита! – кажется, я кричал, кажется несколько раз поднимался и падал на скамью.

– Да что ж ты так убиваешься. Может, и не в жертву, может, жива еще.

– Где, где они у вас собираются? Жертвенники!

– Так это – не знает никто, да и зачем знать-то.

22.

Жил был человек, и очень он хотел власти. Не той власти, что дается вышестоящими за заслуги или из милости и так же легко забирается. И не той власти, что обретается по праву рождения или положения и предполагает некоторую ответственность. Не хотел он и власти, ограниченной одной или несколькими планетами, ибо, насколько бы сильны они не были, всегда найдутся завистливые соседи, или «друзья», которые не прочь объединиться только для того, чтобы устранить источник зависти. Нет, человек хотел безраздельного, ничем е ограниченного мирового могущества. Надо сказать, подобные желания редко бывают заветны, ибо на самом деле, желающие алкают совсем иного. Кто блеска и роскоши, связанного с могуществом. Кто безнаказанности. Кто богатства, кто возможности путешествовать, или не работать. Кто (да, да) выспаться вволю, кто беспрерывно набивать желудок лучшими яствами, или бесконечно предаваться плотским утехам с лучшими представителями своего вида. Человек хотел всего этого, и в равной мере, а еще власти. Власти повелевать судьбами и планетами, власти творить историю, власти совершать равно хорошие и плохие поступки, власти не объяснять свои действия и власти уверенности в собственном положении.

И настолько искренне он хотел всего этого, что Боги исполнили желание. Человек обрел все, что хотел и даже более желаемого. Он стал сумасшедшим, и в собственной голове, в своем мире имеет заветное могущество.

Будьте же осторожны с желаниями, они имеют свойство исполняться.

Ф.Незнанский «Элизия. Мифы и притчи» (Сборник).

ТАДАО

Криво прибитая табличка над входом сообщала: «Сумасшедший дом» и ниже, от руки черной краской кто-то приписал: «Выход нежелателен».

Голова еще кружилась, к тому же слегка подташнивало – наверняка сотрясение, но сейчас было не до себя – нужно спасать Ситу, каждая минута на счету.

– Все, как и описывал трактирщик, – Кельвин всю дорогу говорил шёпотом, я привык. Но здесь, перед дверьми, тихий голос монаха зазвучал зловеще.

Я толкнул створки – они легко распахнулись внутрь. Дверь оказалась не заперта – интересное решение для сумасшедшего дома.

Длинный темный коридор с комнатами, или палатами по сторонам.

Я осторожно двигался, монах сопел следом. Половина дверей – настежь. Воображение услужливо рисовало буйных с всклокоченными волосами, в рваной одежде, кидающихся на первого встречного. Нет – большинство палат пусты, в некоторых, на кроватях спят люди, на натянутых от стены к стене веревках – сушится белье. Откуда-то пахнет рыбной похлебкой.

Нужная нам дверь, как сказал трактирщик, в конце коридора, последняя, справа. Как и большинство, она была распахнута.

– Входите, входите, раз пришли!

Кажется, я даже вздрогнул, Кельвин так точно. Мы замерли у порога, не решаясь ступить в прямоугольник света.

Я сделал шаг.

Комната, одно окно занавешено неожиданно чистой шторой, с цветочками, на полу ковер, мебель, на импульсной плитке – чайник, в целом довольно опрятно и уютно.