Руслан Шабельник - В двух шагах от рая (СИ)

– Вот! – дрожащие руки протягивают его в темноту. – Видишь, это все для тебя, ради тебя, во имя тебя!

И тишина – ответ. Даже майор перестал кричать.

Слезы, слезы стекают по морщинистому лицу, щекочут щеки, путаются в бороде.

– Ради тебя, – мешок отброшен, Кельвин рыдает, – ради тысяч таких, как ты, которые могут прийти после… Боже, боже! – худые пальцы сплетаются, монах сползает на пол, ноги согнуты в коленях, кровать, как prie-dieu. – Боже, если ты видишь меня здесь, в этом дьявольском месте, если ты слышишь меня, об одном прошу, только об одном… дай знак. Дай знак, что все делаю правильно…

Крики Тадао – может, это он и есть… знак.

– Я лечу на Элизию!

– Куда?

– Элизию, планету, что исполняет желания.

Крис последнее время, сразу после занятий, сбегал на свои собрания. Такие же студенты, как он. Спорят, собираются изменить мир. К лучшему, чему же еще. Лучшему, по их мнению, чьему же еще.

Не то, чтобы Кельвину особо это нравилось, но во-первых – не употребляет наркотики, не спутался с дурной компанией – уже хорошо, а во-вторых – Крис достаточно взрослый, чтобы… чтобы не брать во внимание мнение отца.

– Ты никуда не полетишь! – это он зря, потом понял, что зря, нужно было сперва согласиться, позже переубедить постепенно, подспудно.

– Полечу! – губы поджимаются, – я, мы так решили.

За поддержкой Кельвин, а тогда его еще не звали Кельвином, обращается к Рее.

– Скажи ты ему.

– Сынок, это опасно…

– Знаю! – совсем большой, двадцать лет уже.

– А ты знаешь, что многие оттуда не возвращаются, или желание сбывается не так, как хотел.

– Ты не понимаешь…

– Я не понимаю! – Кельвин уже не контролировал себя, и не мудрено – единственный сын летит черте куда, да еще рискуя жизнью. – Чего тебе не хватает! Скажи, ну! Какое желание, новый флайер – купил! Поехать попутешествовать – пожалуйста!

– Желание – это не мое, не для меня, для всех…

– Мир во всем мире!

– Так я и знал, что не поймешь! Я все равно поеду!

– На деньги не рассчитывай! И, если поедешь, можешь не возвращаться!

Воспоминания.

Воспоминания.

Отрада и бич человека.

Иногда, лучше бы их не было.

А иногда – все, что есть.

Грудь часто вздымается в такт тяжелому дыханию. Пот покрывает худое тело. За стеной кричит Тадао. За окном – туман. Он – на Элизии.

16.

СИТА

Еще до рассвета она омылась в грязной душевой. Стоя под струями воды, она подняла руки – ладони вместе, пальцы переплетены, большие пальцы касаются склоненного лба – и прочла утренние молитвы.

«Все будет хорошо».

Выйдя из душа, она облачилась в чистое сари, что специально взяла, среди прочих вещей, на эту планету. Гель-краска, также из багажа, окрасила часть волос в алый цвет – цвет, впервые наложенный ее мужем, как связующие супружеские оковы, во время ритуала бракосочетания.

Выйдя на улицу, а туман уже начал бледнеть, она увидела сидящего у порога давешнего калеку – друга портье. Сита подала ему несколько печений из вчерашнего завтрака. Тот удивленно смотрел на девушку заспанными глазами.

Она направила стопы к дереву – возможно, единственному дереву на планете. В местности, откуда она родом, ходило поверье о баньяновом дереве. Бабушка Ситы часто рассказывала его.

«Однажды, давным-давно царский сын Сатьяван собирал дрова в лесу и внезапно умер около большого баньянового дерева. Бог смерти, Яма, появился со своей ужасной петлей, чтобы утащить с собой еще одну душу. Однако жена Сатьявана, Савитри, оказалась на месте как раз вовремя и последовала за ним. Яма упрямо повторял, чтобы она шла домой и не мешала ему выполнять свою божественную работу. Однако с каждым таким увещанием Савитри лишь настойчивее начинала умолять Яму отпустить ее мужа и наконец настолько тронула его своей красноречивой преданностью супругу, что в конце концов он даровал ей исполнение трех ее желаний. В качестве третьего желания Савитри потребовала, чтобы у нее родилось множество сыновей, и таким образом заставила Яму отпустить Сатьявана и позволить ему произвести большое потомство от этой преданной и рассудительной женщины. Сатьяван очнулся под баньяновым деревом, ничего не помня о перенесенном им тяжелом испытании. Вместе с женой они вернулись в деревню, где к концу жизни вырастили много прекрасных сыновей».

У нее с Майком тоже будет много прекрасных сыновей. И хотя, слава Индире, Майк жив, он далеко, ах, как он далеко от нее.

Сита увидела перед собой фикус и отшельника под ним. Очередь просителей была меньше вчерашней. Не обращая ни на кого внимания, Сита вытащила катушку белых нитей, что специально привезла с собой. Держась к дереву правым боком, полная молитвенного благоговения, она – в соответствии с сакральным числом – сделала сто восемь кругов вокруг него, наматывая нить на тонкий ствол.

Все это время, как ее учили, Сита держала в памяти образ своего мужа. Она просила здоровья, долголетия, благополучия для него, еще она просила, чтобы он стал прежним, тем Майком, которого она любила… когда-то. Перед глазами встал образ Тадао. Его слова, мука и раскаяние в голосе, когда он разговаривал с драконом. Внешне такой сильный, а на самом деле – ранимый. Сита попросила за него. Может, это была жалость, может, нерастраченное материнское чувство, но отчего-то ей захотелось защитить, уберечь военного от всех, всего мира и в первую очередь – от него самого. Когда она закончила обвязывать ствол, образ майора окончательно вытеснил лицо Майка, девушка просила уже за Тадао.

17.

Один мужчина накопил денег и отправился на дорогой курорт. Там он жил в шикарном номере, вокруг ходили красивые девушки и всячески угождали ему.

«Вот бы всю жизнь так, – подумал мужчина, – не работать и, чтобы вокруг меня девушки и обслуживали меня, и исполняли мои желания».

По дороге домой, мужчина попал в аварию и его парализовало. Теперь он не мог ходить на работу, и молодые медсестры обслуживали его и исполняли желания.

ТАДАО

– Расскажи еще о своей вере, монах.

– Что вы хотите услышать?

– О… о прощении, – слова давались с трудом, – ты говорил, если человек искренне раскаивается в своих грехах, ваш бог простит его.

Монах покачал головой. В отличие от предыдущего утра, у него были красные от недосыпа глаза. Не иначе, в эту ночь пришли гости.

– Бог не мой, не наш и не твой, он един, называй, как хочешь – Иисусом, Буддой или Аллахом. Два века назад представители различных конфессий христианства договорились об объединении. Службы, по-прежнему, отличаются, но мы уже одной церкви.

– Я читал об этом, христианство начало стремительно терять верующих, нужно было что-то делать.

– Может быть, а может, время пришло.

В это утро туман оказался жиже обычного, стали видны камни, окружающие гостиницу, дорога и даже колонна. Мы с Кельвином расположились на террасе, что оказалась на заднем дворе. Главным образом потому, что холл облюбовал неудачливый самоубийца-калека – друг хозяина гостиницы. Едва мы расположились за одним из столиков, он подсел, и это пол беды, но начал рассказывать свою историю, так что, не сговариваясь, лишь переглянувшись, я и монах отправились на улицу.