Сергей Алексеев - Чёрная сова

— Устраним, — пообещал он.

— А где у нас рабочий нивелир? Посмотрел — только резервный.

— Потерял, — признался Терехов. — Похоже, солдаты упёрли.

— Зачем солдатам нивелир?

— Кто их знает. За девками подсматривать на пляже.

Сева выглядел абсолютно вменяемым и разумным.

— На каком пляже, Андрей? Откуда здесь пляжи?

Сразу же после завтрака они отправились к озеру тянуть нивелирный ход. И тут, на реперной точке, где вчера Андрей устанавливал треногу, оказался исчезнувший нивелир! Стоял как ни в чём не бывало, причём совершенно сухой. То есть очутился тут уже после вчерашнего ночного снега, к утру растаявшего.

— А ты на солдат грешил, — удовлетворённо произнёс Сева.

— Сам виноват, — буркнул Терехов, и показалось, что от инструмента пахнуло ландышем.

Однако напарник ничего такого не заметил, занимаясь установкой треноги: должно быть и нюх потерял. Андрей спрятал пропажу в футляр и засунул в свой рюкзак. Пока тянули ход, он всё время непроизвольно озирался, принюхивался и ловил себя на этой мысли. Севина болезнь оказалась заразительной...

Они закончили работу и возвращались к стану, когда из-за гряды выполз «Урал» и прямым ходом направился к кун-гу. И едва остановился, как Терехов увидел знакомую зелёную фуражку Репьёва. Начальник заставы осматривал окрестности в бинокль.

Жора был какой-то вымороченный, озабоченный, хотя улыбался и сразу же отблагодарил за находчивость: мол, правильно всё говорил в присутствии начальства из округа и отряда. Дезертиры намеревались подставить своего командира, но это им не удалось, и в результате оба они уволены за профнепригодность, неисполнение приказов и отправлены на гражданку без всяких льгот, да ещё с выплатой неустойки по контракту. Можно было ещё жёстче наказать, подвести под трибунал, но капитан пожалел бывших подчинённых.

Вероятно, он относил это к радостным новостям, поскольку тут же окликнул какого-то Михалыча, и из кабины вышел милицейский старлей с наручниками. Ни слова не говоря, он заковал Севу и повёл к машине.

— Так надо, Андрей, — объяснил Жора. — Он не рассказывал, как очутился на воле и сюда прибежал?

— Нет...

Репьёв медлил, подбирал слова:

— В Новосибирске попал в наркодиспансер. Добровольно-принудительно. Наши там работают, выявляют наркотрафики через границу. Так вот, твой напарник сломал руку и нос фээсбэшнику, вырвал решётку на окне и бежал. В розыск объявили.

— Сева сломал руку? — изумился Терехов. — Да он тихий ворчун, мухи не обидит!

— Ты же видел его состояние! Буйный!

— Он пришёл в себя, — стал оправдывать его Терехов, не в силах найти веских аргументов. — Стал нормальный, как был.

— Пойми, не могу! — взмолился Жора. — Хотел бы, да... Проверками замордовали! Сам видел.

— Один тут я ещё месяц провошкаюсь!

— Короче, я тебе помощника найду и пришлю, — пообещал Репей и, уже не скрывая раздражения, добавил: — Заканчивай и сматывайся, наконец! Солдаты бегут, проверяющие шастают. Ты уже достал! А тебя, между прочим, дома дети ждут и жена, хоть и бывшая...

Ему опять хотелось обсудить детей Терехова, но тот возможности такой не дал.

— Без коней отсюда не уйду! Ищи! Где твой Мундусов?

— Вон участковый — пиши ему заявление! Я границу охраняю.

Андрей открыл дверцу «Урала»: милиционер что-то писал, Сева сидел рядом, покорный и готовый ко всему.

— Это правда? Ты руку сломал? — спросил его Терехов.

— Правда, — вяло, но честно признался тот. — Ещё и нос.

— Вам что, гражданин? — спросил старлей.

— Заявление примите, кони пропали!

— С заявлением — в дежурную часть райотдела!

— Куда?

— В Кош-Агач!

— Мне больше делать нечего!

— Не мешайте, гражданин, — предупредил участковый, и от его мерзкого официального тона Терехова взорвало.

— Ты будешь сам искать коней! Сам, лично, старлей! Ползать по всему Укоку и ловить! Я тебе это устрою! Мы работаем на международную организацию ЮНЕСКО!

И заткнулся, чувствуя, что орёт от собственного бессилия и аргументы у него смешные, детские...

— Что мне их ловить? — ничуть не смутился тот. — Известно: их Ланда угнала. А она сама в розыске!

— Значит, найди и верни! Твоя обязанность!

— Ого! Найди... Искали уже! Целой опергруппой... Сквозь землю уходит.

Терехов хлопнул дверцей и отошёл, испытывая совершенно неуместную вспышку ярости. Даже Репей это заметил и попытался утешить:

— Не переживай так, Андрюха. Какой-то ты тоже неадекватный стал... Давай кунг подцепим.

Водитель подпятил машину, они накинули серьгу на фаркоп, и Жора демонстративно полез в кузов тентованного грузовика.

— Может, в кунг? — предложил ему Терехов. — Ты же поговорить хотел, про детей.

Тот даже не оглянулся, отрицательно помотал головой.

— Это твои дети!

Следующий участок уточняющей топосъёмки находился всего в километре от ледяного кургана, откуда и подняли на свет божий злосчастную шаманку. Прежде на такое обстоятельство Андрей бы и внимания не обратил, однако сейчас эта близость казалась не столько зловещей, сколько символичной, и было предощущение, что надо ждать ещё каких-нибудь чудачеств, наподобие потерянного нивелира или рога, выросшего у серой кобылицы на лбу.

Пограничники отцепили кунг и не захотели даже чаю попить — поехали на заставу, увозя с собой печального Севу Кружилина. Репьёв обещал завтра же прислать помощника, сугубо гражданского и независимого человека, причём предупредил: волонтёра, то есть дармового работника, путешествие по плато для которого и будет наградой. Терехов не то чтобы не поверил клятвенным речам однокашника — отнёсся к ним скептически, ибо вал непреодолимых обстоятельств был выше человеческих обыденных желаний и условий.

Весь остаток дня он делал визуальную привязку объектов, забивал пикеты для теодолитного хода и обустраивался на новом месте. Каждая перекочёвка непременно наносила урон, а эта оказалась особенной: от качки сорвало импровизированную барную стойку. Собранная из древесноволокнистых плит, она развалилась на части, при этом переколотилась вся стеклянная посуда, разлетелась жестяная, а пшёнка и макароны рассыпались по всему кунгу. Отремонтировать мебель не удалось, поэтому он разобрал её и спрятал в подвесной багажный ящик, где хранился запас дров. А потом ещё полчаса сметал, промывал и раскладывал крупу на просушку, поскольку в горах, тайге или тундре порченных продуктов не бывает, а грязь всегда стерильная.

Он так увлёкся, что ничего вокруг не замечал, не слышал и не чуял. Электростанция тарахтела почти над ухом, выдвинутая из кунга на специальной платформе, и от неё несло едким выхлопным газом. В какой момент на освещённом пятачке перед кунгом появилась полевая офицерская сумка, он не засёк, поскольку увидел её случайно, когда промывал макароны. На плоском камне лежала та самая сумка, что была приторочена к седлу гнедого, когда тот сбежал.