Тимур Максютов - Авель, брат мой (сборник)

Огромный зал в ужасе молчал, и только были слышны всхлипывания рыдающего начальника службы безопасности – генерала в отставке.

Полянский вышел из ступора, кивнул секьюрити и схватил микрофон. Нервно засмеялся:

– Огромное спасибо нашему другу, профессору Больцману! Ха-ха-ха! Вы настоящий шутник! Ха-ха-ха!

Полянский руками показал залу: поддержите меня, это же смешно. Зал послушно закивал, засмеялся. Люди искусственно хихикали, стараясь не видеть, как здоровенные охранники утаскивают худенького профессора со сцены.

Полянский продолжал:

– И вот, на этой весёлой ноте, мы и перейдём к главной части сегодняшнего торжества: определению победителя в конкурсе на право первым совершить фантастическое путешествие в прошлое! Оборудование настроено на попадание в античный Египет, в гости к царице Клеопатре. Думаю, кого-то ждёт абсолютно невероятная, незабываемая встреча!

Триллионер взял с золочёного блюда конверт, достал листок, развернул.

Зал замер, подался вперёд.

– Невозможно! – воскликнул Полянский, интригуя до последнего. – Удивительно! Хотя, в этом что-то есть.

Делая вид, что пересохло горло, глотнул шампанского. И, наконец, объявил:

– Итак, наш первый пайпадаунец! В гости к несравненной, загадочной Клеопатре, к этой примадонне античного мира отправится… Примадонна!

Примадонна закатила глаза и тренированно упала на спину, на заботливо подставленные руки прихлебателей. Арабский монарх успел в тишине прохрипеть:

– Вот ведь, сука, насосала всё-таки!

И зал разразился грохотом аплодисментов, восторженными воплями.

Примадонну отвели за сцену и облачили в очень стильный походный комбинезон жёлтого цвета. Сразу сотни коммов отправили сообщение «Жёлтый!», а сотни дам в зале почувствовали, что их наряды катастрофически устарели.

Отдёрнули занавес, и Примадонна подошла к серебристой рамке портала. Повернулась к залу, послала воздушный поцелуй. Рядом переминались сопровождающие – дюжие охранники в полевой экипировке, оператор и фотограф, личный стилист, массажист и прочая челядь, сгибающаяся под тяжестью набитых всякой всячиной баулов. Противно каркала любимая зверушка Примадонны – сиреневый змеепопугай.

Полянский поднял руку, софиты обратились на него. Подождал, пока зал утихнет. Воскликнул:

– Начинаем! – и нажал на красную кнопку на пульте.

Грохнуло, пульт извергнул разноцветный ворох искр. Из-за рамки портала выскочил дымящийся Михалыч и заорал:

– Атас, тикайте все! Сейчас как долбанёт!

Разом погасли софиты и люстры под высоким потолком, выключились микрофоны и коммы.

Закатное солнце ярко освещало замерший от ужаса зал и небо, с которого падали самолёты.

Рамка портала вспыхнула ослепительно-синим светом, разбухла – и взорвалась ярким облаком.

Люди в зале взвыли, когда из облака высунулась морда невысокой лохматой лошадки. Появился всадник – тёмный, узкоглазый, с боевым топором в руке. Поглядел по сторонам, оскалил жёлтые, как у хищника зубы.

Оглянулся на портал и пронзительно свистнул.

Полянский севшим голосом спросил:

– Ты кто такой? Что себе позволяешь, гопник?

В ответ из облака вылетела оперённая стрела и с хрустом пробила грудную клетку триллионера.

А следом повалили всадники, сотни и тысячи. Кони легко спрыгивали со сцены, крушили копытами бархатные кресла, топтали визжащих франтов и сомлевших блондинок.

Толпа валила через холл к дверям. Тысячи обезумевших людей своими телами выдавливали толстенное стекло; выпадали, раздавленные и окровавленные, на улицу. Охранники, прижимаясь к стенам, растерянно щёлкали бесполезными электрическими парализаторами.

Мимо валило людское цунами; скакали, раскручивая арканы, смуглые всадники в звериных шкурах. Замерший город пустыми глазницами окон без света пялился на тёмное море, выплескивающееся из холла, на пронзительно скрипящие телеги, запряжённые быками.

Над кипящей ордой вознеслось знамя – высокий шест с перекладиной, украшенной семью белыми лошадиными хвостами. Под ним гарцевал вождь на кауром жеребце. Последний луч солнца блеснул на медном шлеме. На страшном ожерелье появилось новое украшение – отрубленный волосатый палец с бриллиантом в куриное яйцо.

Вот и раскрылась загадка огромной степной армады грунов – она не исчезла, а переместилась сюда, в будущее. Через поменявший полярность временной портал.

К рассвету Роман выбрался за кольцевую автотрассу. Обходя брошенные машины, оглянулся.

Над городом наливалось зарево пожаров. Роману показалось, будто он слышит, как гремят подковы степных лошадок по асфальту, как рыдают толпы пленённых блондинок в жёлтом…

Ухмыльнулся и пошагал на север.

Октябрь 2014 г.

Очень холодно. Кровь превратилась в желе, и сердце с трудом проталкивает полужидкий студень в остекленевшие сосуды. Кажется, что инеем выстелены все внутренности.

Стилос примёрз к пальцам, эта конструкция (пальцы-стилос) весьма неповоротлива. Буквы получаются кривые, неровные, будто дрожащие от стужи. Да и когда я писал вот так, вручную, в последний раз? В начальной школе, пожалуй. Мир давно уже забыл, что такое стилосы, карандаши и прочие фломастеры. Подушечки наших пальцев стирались о чёрный рафинад клавиатуры, и мириады напечатанных знаков сшивали Вселенную во что-то оформленное и упорядоченное, знакомое и уютное. Смайлики подмигивали и показывали языки, буквы шептали о любви и кричали о ненависти…

Но Профессор сказал – писать вручную, стилосом гравируя на тонких листах металла, неуязвимого для огня и воды. Никаких компьютеров и жёстких дисков. Все эти штуковины обречены на гибель. Потому что ещё больше зависят от электричества, чем мы, их создатели. Потому что нежные цветки прогресса хрупки, боятся ржавчины и обыкновенных термитов. И миллиона лет не протянут. Не дождутся тех, кто придёт после нас. Все эти миллиарды километров разноцветных проводков, неисчислимые тонны кремния, пластика и стекла превратятся в грязные комья земли, жилки металла в горной породе, в прах и пыль… Они, наследники, придут после нас – и не догадаются искать наши следы, нашу мудрость, наши гордость и боль в бесформенных кусках высохшей глины.

Когда придут.

Если придут.

Пух крадётся в темноте, коготки еле слышно шелестят по обледеневшему цементному полу. Я экономлю энергию, включая только крохотную лампочку над рабочим столом. Пуху комфортно в темноте, пара глаз блестит зелёным. Он играет в охотника, и дичь – это я.