Хроники Мировой Коммуны

А ведь мог бы стать человеком! Демьянов этот начинал ещё до революции, подпольщиком. В одиннадцатом Столыпин сослал его за Байкал (хоть и барин был, а понимал всю опасность болтунов!) – ​Демьянов бежал, работал нелегально в Финляндии, затем перебрался в эмиграцию, в Сан-Франциско. В четырнадцатом партия вернула его, поручила агитацию против войны – ​он справился, да так, что был схвачен в пятнадцатом и сослан на каторгу в самое захолустье. Снова бежал! В феврале семнадцатого уже был в Питере, встречал Ленина на Финляндском вокзале, в мае арестован был контрразведкой Временного правительства, был освобождён мятежными кронштадтцами, в революцию участвовал в захвате городских угольных складов, жёг труп Распутина, воевал с белоказаками, после революции искал по всей стране нефть, а потом бокситы (что такое «бокситы», Фоминых не знал, но предполагал, что это очень важная вещь, раз её розыскам уделялось столько внимания). Товарищ Сталин видел Демьянова близко четыре или пять раз, удостоил его своего личного внимания, представлял к высоким государственным наградам. И вдруг – ​такая чёрная неблагодарность! Хотя что тут удивительного: жена Демьянова расстреляна была за связь с троцкистами, а муж и жена, как известно, одна сатана. Страшная штука – ​променять на воспоминания о какой-то бабе всё: партийную честь, награды, уважение и любовь товарища Сталина… Фоминых даже подумать об этом не мог без трепета! И вот теперь старик Демьянов, потерявший от цинги почти все зубы, живёт тут, в новом советском мире, где никто и не знает, наверное, о его предательстве. Про предательство все забыли. И про товарища Сталина-то все забыли, что им тут какой-то Демьянов! Но ничего: он, Фоминых, не забыл! Он посмотрит в глаза этому негодяю, из-за которого он оказался на льду весенней Индигирки без шапки и тёплого ватника, с одним наганом в руке и плоской фляжкой местной «ханжи» в брючном кармане. Каково-то ему в тёплом коммунистическом завтра?!

Демьянов опять работал где-то в Восточной Сибири – ​техником на пищевом комбинате. Попутно он и в самом деле учился: второй год подряд (его нашли и разморозили намного раньше) изучал заочно современную геологию, и изучал, видимо, неплохо. Это немного удивило Фоминых: как такой старик может вновь приспособиться к активной жизни в изменившемся мире? Читая новости, он узнал, что этот случай отнюдь не первый: ещё сто лет назад во льдах за Новой Землёй нашли и вернули к жизни замёрзшего моряка-помора времён Ивана Грозного, после чего тот прожил ещё двадцать семь лет и даже написал какие-то очень ценные книги об искусстве парусного дела. А на ихнем капиталистическом Лабрадоре тридцать лет назад откопали и оживили золотоискателя, замёрзшего заживо от долгого голода. Отогревшийся золотоискатель вник в мировую ситуацию, сказал по-ихнему «Ол райт!», и теперь изволит руководить зимним лагерем. (От слова «лагерь» у Фоминых сперва полезли на лоб глаза, но потом он смекнул, что «зимний лагерь» – ​это что-то вроде лагеря пионерского или спортивного, то бишь, одно только слово и осталось.) Словом, пример Демьянова ничего особенного собою не являл. А это внушало надежду: наверное, и он, Фоминых, не пропадёт тут без нужды.

Сперва Фоминых думал позвонить Демьянову по здешнему телевизору (удивительный прибор, внутри экрана – ​как будто окно, и открывается оно прямо наружу, к собеседнику, полное ощущение, что смотришь на происходящее через проём в стенке). Потом передумал: таких, как Демьянов, нужно брать на пушку. Он приедет к нему лично, и все дела! А там уж посмотрим, до чего они договорятся – ​бывшая жертва и бывший преследователь, волей случая оказавшиеся в соседних клетках зоосада!

Поездку свою Фоминых готовил тщательно. Немного изучил здешний язык, привёл в порядок подгнившие зубы (отлично тут делают, два часа возни, а совсем ничего не замечаешь, только смотришь с открытым ртом какое-то кино и никак не можешь взгляд оторвать от экрана). В столе заказов готовой одежды нашёл себе френч и защитного цвета брюки, вместо форменных сапог надел высоченные, на шнуровке, ботинки. Форма, конечно, была та ещё: в таком полувоенном обмундировании в его времена ходили завхозы в провинциальных домах культуры. Драповое пальто с высоким воротником и фуражка дополнили облик капитана. Не хватало лишь служебного нагана и «корочек», но ведь Фоминых и не арестовывать Демьянова собирался – ​ехал, как он сам себя убеждал, просто «поговорить по душам», потолковать о жизни с современником-врагом, занесённым в будущий этот мир. Но в глубине души понимал Фоминых, что лукавит он, что кривит душой: поездка эта казалась ему чем-то вроде экзамена. Нет мира между жертвой и преследователем. Кто-то один должен восторжествовать. И вся дальнейшая жизнь капитана Фоминых, вся его надежда и вера зависели теперь только от того, кто теперь здесь правит своё торжество – ​преследователь или жертва!

От мраморных виадуков посадочной зоны большого железнодорожного вокзала отправлялся в дальний путь преогромных размеров вагон – ​четырёхэтажный, с верандами, домина с маленьким сквериком на крыше, укрытым от непогоды и встречного ветра прозрачным колпаком. Вагон этот парил сам по себе невесомо над тремя рядами толстых труб, проложенных вместо рельсов через ставропольские пшеницы. Фоминых осмотрелся, недовольно засел в своё купе (вагонище-то вон какой сделали, а купе – ​крошечное, не повернёшься!), поискал проводников – ​сперва глазами, а потом вслух, по-местному, с добавлением пары-тройки русских выражений, когда терпение совсем уж кончилось. Проводников не было. Немногочисленные пассажиры, тихие и вежливые люди – ​наверняка интеллигенция – ​несколько раз подряд объяснили капитану, что никаких проводников тут не надо: сел в поезд, и езжай. Фоминых расстроился. Во-первых, у него была плацкарта, чтобы никакой наглый командировочный или мещанская мамаша с сопливым ублюдочком не вздумали оспорить его койку в вагоне; в отсутствие же проводника некому было предъявить плацкарту, а заодно и потребовать крепкого, по-особому заваренного чаю с таёжными травами и водочкой. Во-вторых, когда-то в молодости он услышал от лектора, что люди будущего непременно будут летать по всем своим личным делам на таких специальных маленьких самолётиках, которые за час куда угодно долетают, и разбиться на них вовсе нельзя. То, что тыщу лет спустя Фоминых пришлось ехать через всю Россию на поезде, пусть даже и таком шикарном, вызывало у него чувство протеста.

– А всё почему? – ​сказал он сам себе вслух. – ​Потому что Сталина забыли! Был бы вам Сталин – ​летали бы сейчас, а так вот сидите и ползайте по же-дэ! Тараканы буржуазные, мешочники, мать вашу!