Хроники Мировой Коммуны

На мгновение Фоминых опешил. Он ожидал от этого разговора многих разных поворотов. Демьянов мог начать оправдываться, мог проповедовать свою собственную правоту, мог приняться стыдить капитана и даже ругать его; но во всех этих случаях разговор должен был с самого начала принять характер последней дуэли между опытным, матёрым преследователем и настигнутой им жертвой; сила – ​так или иначе – ​должна была оказаться на стороне капитана МГБ. Он просто не привык к отпору. И вдруг он сам оказался объектом агрессии, потенциальной жертвой – ​в этом у Фоминых не возникало даже сомнений, ибо тон Демьянова был удивительно и определённо серьёзен. Демьянов готов был убить его, Фоминых! Более того – ​в этом тоже не приходилось сомневаться – ​попадись сейчас Демьянову сам товарищ Сталин, и он тоже пал бы жертвой этого распоясавшегося вредителя!

Оставалось одно решение – ​атаковать первым. Фоминых был без табельного оружия, но знал самбо и, как ни крути, был помоложе Демьянова. В одном рывке он выкрутил болевым захватом обе демьяновских фиги; кости и сухожилия вредителя затрещали. Но старикан и сам оказался не промах: Фоминых получил хороший удар в солнечное сплетение, разжал захват, отлетел на три шага в сторону, задыхаясь от неожиданности и боли. Демьянов бросился на него – ​капитан закрылся рукой от пинка в лицо, но пропустил второй – ​в почки.

– Как ты смеешь! – ​прошипел он сквозь мутную боль. – ​Меня… дзержинца… коммуниста!

– Не называй себя коммунистом, мразь! – ​Демьянов, отступив к стене галереи, растирал вывернутые руки. – ​Такие, как ты, коммунистов убивали. А ты – ​опричник, слуга империи. Пёс, в общем! Тебе тут не место, это не твой мир и не твоё будущее, ты не за это боролся, убирайся теперь отсюда ко всем чертям…

Это был ответ на тот самый вопрос, который всю дорогу задавал себе Фоминых.

Он был оглушающим, как удар деревянной киянки по голове.

И он был правдивым.

Фоминых встал, угрюмо поглядел на Демьянова. Откашлялся с надрывом, повернулся и побрёл вниз, по лестнице. Весёлая и беззаботная жизнь капитана МГБ кончилась навеки. Проклятое это будущее!

– Что случилось, Дем? – ​донёсся снизу голос тоненькой девушки. – ​Вам нехорошо?

– Старость не радость, так у нас говорили раньше, – ​ответил Демьянов. – ​Ну что, вызвала специалиста?

– Да, скоро будет. Страшный! Вы котлы выключили? Идёмте тогда играть в водный теннис, всё равно три часа ещё работы не будет, а я спать хочу.

– Думаешь, в бассейне полегчает?

– Обязательно! – ​весело крикнула девушка.

Демьянов медленно спустился по лестнице, продолжая растирать руки. Девушка взяла его за локоть и повела куда-то по длинному коридору, освещённому неяркими розовыми лампами.

Капитан Фоминых остался в одиночестве.

За гулкой остывающей крышкой большого котла, вделанного в пол, что-то ещё продолжало кипеть и булькать. Студень варят, с ненавистью подумал Фоминых. Заклеить бы им пасти этим студнем! На работе валандаются, на Сталина лают как хотят, преступники у них по галёркам разгуливают, как короли! Ну в задницу такое будущее! Хоть бы открыть крышку и наплевать им туда, в этот студень!

Фоминых вдруг захлестнула весёлая ярость. Ну, теперь он знает, что делать! Он напомнит этому миру о своём существовании! Сейчас он устроит им такой буржуазный холодец, что тут пол-завода горючими слезьми умоется! И больше всего – ​этот самый Демьянов, который среди рабочего дня свой цех бросил незакрытым и с бабой в бассейн пошёл. Есть же у них персональная ответственность! А он, Фоминых, как раз тут ни за что и не отвечает; он человек тёмный, во льду найденный, всякое случается в жизни – ​кто его, убогого, пытать станет? Впрочем, захотят, так станут, конечно же. Ну, заодно и проверим – ​с коллегами, так сказать, познакомимся! Сейчас, сейчас…

Он резво взобрался на оставленную Демьяновым галерею. Пульт управления котлами мерцал многочисленными рычагами и кнопками, подсвеченными то снизу, то сбоку. Фоминых со зловещей радостью вывернул один рычаг до отказа в сторону, противоположную той, куда крутил Демьянов. Погасшие лампочки на контрольном щитке вспыхнули. Фоминых почувствовал, как мурашки ползут у него по коже от восторга. Он схватился за второй рычаг, дёрнул – ​что-то засвистело, красная сигнальная лампа в центре замигала ярким тревожным огнём. Вот так, подумал Фоминых. Вот так!

– Эй, на мостике! – ​крикнул вдруг снизу незнакомый мужской голос.

Фоминых отскочил от пульта, как нашкодившая кошка.

– Выключите-ка котёл, – ​повелительным тоном приказали снизу.

Капитан нерешительно положил руку на рычаг. Или оставить? Нет, лучше выключить. Обладатель такого голоса шутить уж точно не станет. Он привёл оба рычага в то положение, в котором оставил их Демьянов. Что дальше?

– Идите-ка сюда, – ​негромко приказал обладатель повелительного голоса.

Фоминых осторожно выглянул через перила. Голос принадлежал невысокому – ​ростом, пожалуй, по грудь капитану – ​рыжеволосому человеку с крупным носом. У рыжего были пышные усы и свирепый, пронзительный взгляд, которым он наградил Фоминых между делом. В крепких зубах рыжий яростными движениями грыз и мусолил нечто, похожее на мундштук.

– Вы, вы! – ​сказал он, тыча рукой в Фоминых.

Капитан не заставил себя повторять дважды. Он чувствовал, что с этим человеком лучше не спорить.

– Давно на вахте? – ​спросил рыжий.

– Я… он ушёл со смены, – ​забормотал капитан. – ​В бассейн ушёл. С женщиной.

– Я не спрашиваю про женщину, – ​негромко, но твёрдо напомнил рыжий. – ​Я спрашиваю: вы давно на вахте?

– Минут пятнадцать, – ​прикинув, отозвался Фоминых.

– Плохо, – ​жёстко произнёс рыжий. – ​Мало.

– Я… – ​сказал капитан нерешительно. – ​Позвольте объяснить… я всё исправлю…

– Нет, не исправите, – ​сказал рыжий, вынимая изо рта мундштук. Вокруг него вдруг отчётливо запахло мятным маслом и кожей. – ​Вредительство натуральное. Раньше за такое расстреливали.

Фоминых вдруг понял со всей отчётливостью, что несколько минут назад он стал самым настоящим вредителем. Только сейчас ему со всей ясностью представились возможные последствия этого шага. Ноги капитана подкосились, он рухнул на пол, чувствуя, как свет меркнет в его глазах.

Очнулся он сидящим на стуле. Рыжий сидел напротив, внимательно глядя ему в глаза.

– Полегчало? – ​спросил он без тени сочувствия.

– Да… вроде… я…

– Хорошо, – ​сказал рыжий. – ​Тогда давайте работать.

– Я всё скажу, – ​с готовностью предложил Фоминых.