Нил Шустерман - Разделенные

Когда на Кладбище случается что-то такое, с чем ребята не могут справиться сами, к ним приходит настоящий доктор. Он сочувствует Сопротивлению, оказывает помощь бесплатно, вопросов не задает, но на звонки отвечает, когда захочет. Впрочем, даже если бы и получилось выцепить врача, Риса знает, что тот сказал бы. «Надо доставить мальчика в больницу».

Услышав это, ребята всегда вздыхали с облегчением: ответственность за жизнь раненого с них снималась. При огромном количестве травм на Кладбище они за год отослали в больницу только двоих, и оба все равно умерли. Риса ни за что не допустит этого в третий раз.

– Жуть как больно, – цедит раненый сквозь стиснутые зубы.

– Тихо! – говорит Риса и замечает: глаза парнишки начинают закатываться. – Смотри на меня! – командует она и всаживает ему укол эпинефрина, чтобы остановить кровотечение и не дать раненому потерять сознание. – Как тебя зовут?

– Дилан. Дилан Сирота.

– Правда? Я тоже Сирота. Государственный детский приют номер двадцать три, штат Огайо.

– Флорида, «Магнолия». Приюты во Флориде идут не под номерами, у них названия. Цветы.

– Ну, еще бы.

Дилану Сироте лет тринадцать-четырнадцать. У него заячья губа, при виде которой в Рисе просыпается гнев: мальчик, как и она сама, – воспитанник государства. Если родители не так уж часто отказываются от своих детей только из-за недостатков во внешности, то государственные приюты без зазрения совести отправляют на разборку ребят, на которых, видите ли, неприятно смотреть. Теперь спасение парнишки становится для Рисы делом чести. Она велит Киане приготовить карету «скорой помощи».

– У нее колесо пробито, – сообщает Киана.

Риса мычит от досады.

– Так пусть заменят! – отрезает она.

– Не уходи, – просит Дилан, умоляюще глядя на нее.

– Не волнуйся, не уйду, – успокаивает его Риса.

Сопротивление уже давно обещает завести на Кладбище постоянного врача, но пока это только пустой звук. Риса понимает: у Сопротивления и так дел по горло, врач не приоритет, но когда на глазах у нее истекает кровью мальчик, такое оправдание сомнительно.

– Я умру? – спрашивает Дилан.

– Что за глупости!

Сказать по правде, Риса понятия не имеет, выживет он или нет, но не может же она ему это сказать! Да и никто, задавая этот вопрос, на самом деле не хочет услышать честный ответ.

Риса катит свое кресло по усыпанному мусором полу и дальше по хвостовому пандусу самолета. Снаружи уже собралась кучка встревоженных ребят.

Один из них выходит вперед. Старки. С того момента, как Коннор назначил его заведующим продовольствием, он считает себя вправе всюду совать нос.

– Могу я чем-нибудь помочь?

– Телепортируй нас в больницу.

– К сожалению, такое мне не по зубам, – отвечает Старки.

Подбегает Коннор.

– Я слышал о ЧП. Все обошлось?

Риса качает головой.

– Двое ранены. Одного мы вытянем сами, а вот другой… – Ее снова передергивает от воспоминаний. – Ему надо в больницу.

Губы Коннора сжимаются в тонкую полоску, ноги начинают дрожать, как это бывало с ним в Убежищах. Чтобы прогнать страх, он ударяет кулаком о раскрытую ладонь.

– Ладно, – кивает он, – надо так надо. – Только теперь он замечает Старки. – Старки что, твой помощник?

– Не то чтобы, – отвечает Риса, а затем добавляет, стремясь избавиться от назойливого шефа по продовольствию: – Пошел бы ты, поменял колесо на «скорой», что ли…

На лице Старки появляется обида, которая тут же сменяется улыбкой:

– Не вопрос, – отвечает он и спешит прочь.

За «скорую» у них фургончик с убранными сиденьями и наспех собранным медицинским оборудованием. Дилана торопливо сносят вниз по пандусу и помещают в кузов. Один из ребят-медиков садится за руль, Киана залезает в заднюю часть фургона, она будет следить за Диланом во время поездки. Раненый зовет Рису, но та не сможет сопровождать их. Она уже в который раз клянет про себя свое кресло на колесах.

Старки все еще торчит здесь, он поворачивается к Коннору:

– Так ты что, не едешь с ними?

– Адмирал никогда не покидал Кладбища, пока его самого не вынесли отсюда, – замечает Коннор. – А я во всем следую его примеру.

Старки пожимает плечами.

– Смотри, как бы тебя не заподозрили в трусости.

Коннор обжигает его яростным взглядом.

– Ну чего ты? Я просто говорю, что может подумать народ, – примирительно произносит Старки.

– Мне плевать, кто что подумает, – с нажимом говорит Коннор. – Я здесь начальник и делаю то, что велит мне долг.

– Извини, не хотел тебя задеть. Похоже, мне многому еще надо учиться в плане лидерства.

Старки уважительно кивает Рисе и удаляется. Его слова застревают у девушки в сознании, словно жевательная резинка, которая намертво прилипла к подошве, как бывало в те времена, когда Риса еще ходила по земле собственными ногами. Коннор, конечно, прав. Отправившись в больницу, он продемонстрировал бы не храбрость, а глупость и безрассудство: так ответственный лидер не поступает. Совсем другое дело – она, Риса. Единственное, что мешает ей последовать за пациентом – инвалидное кресло. И когда же оно ее останавливало?

– На этот раз с ними отправлюсь я, – заявляет она.

Коннор вскидывает руки.

– Риса, никто не ожидает от тебя таких подвигов. Если ты не поедешь с ними, никому и в голову не придет обвинить тебя в трусости. – Он бросает взгляд на фургон. – К тому же поместить тебя туда…

– …будет слишком сложно? – заканчивает Риса.

– Я хотел сказать, это займет слишком много времени, а тут каждая секунда на счету.

Но она не собирается уступать.

– После того, что случилось уже два раза, я просто обязана поехать с ними.

– Да какая разница? – злится Коннор. – Твое присутствие ничего не изменит!

– Я знаю, – соглашается Риса, хотя не вполне уверена в его правоте.

Коннор сдается. Два парня-медбрата поднимают кресло Рисы и задвигают в фургон.

– Даже если меня поймают, разбирать не будут, – напоминает она Коннору. – Мне уже семнадцать. К тому же инвалидов не разбирают.

– Что, если они узнают тебя?

– Ой, вот только не надо, – морщится Риса. – Людям известны наши имена, а не лица. Ничего со мной не случится.

Она одаривает его слабой, но искренней улыбкой, и Коннор невольно улыбается в ответ. Пропасть между ними не исчезает, но, по крайней мере, они попытались навести мосты. Риса захлопывает заднюю дверь фургона, не сказав «до свидания», потому что оба они разделяют суеверие – никогда не прощаться друг с другом. Вскоре Риса глубоко в этом раскается.

Фургон жутко трясет. На Кладбище дорог нет, они едут по песку, кое-как утрамбованному колесами самолетов. До ворот больше мили. Фургон то и дело подскакивает на ухабах, и каждый раз Дилан кричит от боли. Завидев мчащуюся «скорую» и поняв, что стряслось что-то ужасное, дежурные без промедления распахивают ворота.