Юрий Шушкевич - Вексель Судьбы. Книга 1

— Солженицын и вслед за ним миллионы людей по всему миру считают, что могло.

— Ну и пусть себе считают! Сегодня людям даже невозможно представить, какой страшной и дикой была наша реальность. При царе едешь по России — вокруг в основном благородная публика, дворяне, купцы, попы с попадьями… Кресты золотые! А вся основная масса народа была заперта по бесконечным деревням. И не просто заперта, но ещё и придавлена гнётом социальным и религиозным. А после революции вот что получили: благородная публика исчезла, народ из-заперти хлынул и заполонил всё, что только можно. Население одной Москвы выросло в пять раз, если не ошибаюсь, трамваев не стало хватать! Это здорово, конечно, но при этом на одного мечтателя или романтика коммунизма стало приходиться по три натуральных бандита, садиста и хама. И в придачу религию, которая их худо-бедно сдерживала, отключили и объявили опиумом и бредом. В двадцатые годы, если помнишь, днём на улицу страшно было выйти. А уже перед войной — чистые, нарядные города, розы в клумбах, театры, кино. Кто-нибудь сегодня понимает, что произошло, отчего такая перемена?

— В конце двадцатых я два года жил с отцом в Париже, — задумчиво произнёс Алексей, — однако представление имею.

— Догадываюсь, Петрович, куда клонишь, — ответил Борис, — но ты сам лучше доскажи.

— Хорошо, досказываю. Все перемены состоялись не потому, что были успешно выполнены сталинские планы и пятилетки, а потому, что мои коллеги с наганом в руке и голимым чаем в животе, чтобы поменьше спать, день и ночь вычищали всю эту дикость, всю эту отрыжку человеческую… Не оппозиционных профессоров и политических разных противников, а именно самую натуральную мразь прежде всего. Вязали, строили и отправляли на перевоспитание — рыть каналы и тайгу валить. Выполняли эту чёрную и неблагодарную работу хотя бы для того, чтобы нынешние бабушки, когда становились студентками, могли спокойно вечером дойти из института до общежития. Понимаешь, Борис? Я не говорю про тридцать седьмой и тридцать восьмой годы, когда эта система наша дала сбой и стала уничтожать тех, кто ей служил, — давай смотреть на то, что было до и после. Ведь если бы вся эта чёрная масса победила и захватила страну, то не было бы теперь ничего. Гитлер ведь и рассчитывал, что встретит в России именно таких. Похвалялся, что передавит их гусеницами и установит новый тысячелетний порядок. А если бы он в тридцать девятом приехал бы в Москву сам, а не посылал бы Риббентропа, то увидел бы, что очистительную работу мы уже сделали. Я имею в виду НКВД. Причём сделали филигранно. Негодяев убрали, а лучших вытащили на свет, дали возможность работать, раскрыться… И если бы не война, которая всех этих лучших и выкосила, жил бы ты сегодня, Борис, в самом светлом и в самом справедливом государстве планеты.

— Полностью с тобой согласен, Петрович, — ответил Борис. — Только думаю, что кроме хулиганья вам стоило бы покрепче поработать с политическим классом.

— А вот здесь я не очень тебя понимаю. Поясни-ка.

— Что пояснять-то? Мало вы врагов народа расстреляли. Точнее — много погубили случайных людей, а настоящих врагов оставили жить и работать. Тогда это как-то обошлось, но зато потом, уже в наши дни, привело к катастрофе. И сегодня у нас в России уже весьма многие рассуждают в том ключе, что если бы Сталин довёл чистку до конца, то не было бы с нами нынешнего позора. И что рано или поздно, хотим мы того или нет, придётся чистку повторять. Только теперь, скорее всего, в более кровавых масштабах.

Борис закончил говорить, и возникла небольшая пауза. Алексей молча сходил за пепельницей и закурил. Петрович, к которому была обращена сентенция Бориса, немного покашлял и ответил негромким голосом:

— Вот чего не ожидал — так это встретить в вашем прекрасном мире желающих повторить нашу мясорубку.

— Этот мир только внешне выглядит прекрасным, — спокойным голосом ответил Борис. — Он построен на вопиющей несправедливости и давно прогнил. Страной правят подлецы, не имеющие никаких идей, кроме желания обогащаться и купаться в наслаждениях. Ведь даже у Троцкого была идея, а у этих — нет. Пока наш наивный и добрый народ всё ещё чего-то ждёт: то ли их вразумления, то ли Божьего гнева. Но если вразумления нет, а Божий гнев запаздывает или не приходит вовсе — то совершенно объективно возникает потребность в терроре. Возникает не потому что я, такой вот кровожадный Борис Кузнецов, жажду напиться кровью негодяев и лжецов, а оттого, что эти негодяи сами открыли двери для отмщения, и кто-то должен в них первым войти. И если это выпадет сделать мне — я не буду комплексовать и бояться, что развязав войну, пострадаю сам. Война на то и война, что пули летят в обе стороны и часто ранят невиновных и посторонних. Ещё раз: я боюсь об этом думать, но всё идёт к тому, что кое-кому из нас придётся завершить то, что не успели сделать вы.

— А что мы не успели? — поинтересовался Здравый.

— Не добили разных жадных и слабохарактерных типов, дети и внуки которых затем устроили в стране перестройку.

— Снова я не понимаю. Если ты говоришь про политических — я для тебя плохой собеседник. Я никогда по политическим делам не работал, и слава Богу. Хотя и хулиганьём с кулачьём занимались тоже другие товарищи, это я себе сейчас их доблесть приписываю. Мы же больше работали по белоэмигрантам, буржуазным националистам и прочей подобной публике. Но у этих клиентов, поверь, была своя сильная идея. Иногда зацепляли кое-каких троцкистов — ты уж извини, но слабохарактерными людьми их никак не назовёшь. Да, мышлением они обладали своеобразным. Думали о чём угодно, но только не о стране и людях. Однако их вере и твёрдости любой большевик мог бы позавидовать. И если бы Троцкий Сталина одолел — крови народной пролилось бы куда более.

— Разве? А я считаю, что именно потомки недобитых троцкистов захватили власть, разрушили Союз и теперь ведут страну к «глобальной гармонии». Раньше это называлось мировой революцией. Теперь — глобализованным миром под руководством США.

— Ты, Борис, что-то путаешь. Я многих из этих троцкистов знал лично. Ты прав в том, что они наш Союз не ценили, им нужен был весь земной шар. Но вот утверждать, что они так вот взяли — и все скопом продались мировой буржуазии, её штабам, разведкам — я не верю. У них ведь своя, отдельная вера была. И эту веру они имели неистовой, страшной силы. Поэтому часто случалось, что совершенно невиновные люди страдали только лишь из-за того, что имели столь же сильные убеждения. У нас в одно время в троцкисты записывали всех, кто был наркомвоенмором Троцким в Гражданскую отмечен — а это почти все поголовно красные командиры, выросшие до военачальников. Их через одного в конце тридцатых и положили — явный перебор. А их дети в войне с фашистами в первых рядах пали. Так что развалить страну они никак не могли. Разваливали страну не внуки троцкистов, а внуки мещан и недобитых кулаков. И недобитые мной националисты с ними в придачу. Извини, но я именно так считаю. А ты, лейтенант, как полагаешь?