Юрий Шушкевич - Вексель Судьбы. Книга 1

Алексей ответил не сразу — было видно, что разговор для него не вполне приятен:

— Согласен я только с тем, что время было неимоверно жестоким. Боюсь, сегодня эту жестокость никто не может даже вообразить. Тогда весь мир, как во времена альбигойских войн, виделся расколотым на добрую и злую половины. А в таком мире невозможно не замараться, невозможно оставаться чистым. Ведь чтобы оставаться чистым, надо было либо перестать действовать вообще, либо умереть.

— А где, по-твоему, было зло, а где — добро? — поинтересовался Борис.

— Их невозможно разделить. Просто невозможно. Я же сказал — представить то время сегодня попросту нельзя. Даже я сам сегодня начинаю теряться и перестаю понимать, как всё было на самом деле. И вы все лучше эту затею бросьте. Есть факты, есть события, есть судьбы людей — вот на них и смотрите. А оценки раздавать — нет, не наше это право.

— Но ведь оценка всё равно будет вынесена! — не унимался Борис.

— Кем?

— Ну хотя бы в предварительном порядке — апостолом Петром, что стоит с ключами перед дверьми царства Божия.

— Вряд ли. Хотя, — Алексей на минуту задумался, — очень возможно, что в рай пригласят совсем не тех, кого мы ожидаем там увидеть. Если судить не по чистоте, а по порядочности. Чистеньким, я уже сказал, остаться в наше время было невозможно. А вот порядочным — да. И таких порядочных людей было достаточно много. В том числе — и на самом верху.

— Лейтенант прав, — подтвердил Петрович. — Когда любой донос мог оборвать любую жизнь, люди поначалу пытались замкнуться в себе, но затем — наоборот, начинали крепко друг за друга держаться. Понимали, что по другому нельзя. Оттого если кто-то попадал в неприятность, то обычно тянул за собою весь свой круг. Но чаще, мне кажется, этот круг не губил, а выручал. И если б не война, то таких кругов, таких сообществ людей порядочных развилось бы куда больше, и они со временем покрыли всю страну, физически вытеснив негодяев и прочую с ними плесень. Поэтому надо бы, Борис, чтобы сообщества подобные возникали сегодня, и от них круги пошире бы расходились. Тогда и террор новый не потребуется.

Борис ухмыльнулся:

— Но ведь сообщества порядочных стали возникать именно в условиях террора, чтобы честные люди могли ему противостоять!

— Ах, чёрт! Я всегда был слаб в схоластике. Но тогда что прикажешь делать?

— Сначала — безжалостный и беспощадный террор против правящей верхушки, — рассудительно и спокойно, словно говоря от чём-то давно продуманном, осмысленном и очевидном, резюмировал свою точку зрения Борис. — То есть уничтожение нынешней политической и экономической элиты, как они себя сами называют. Затем — быстро и энергично строим гражданское общество, организуем и развиваем все эти сообщества порядочных людей, профессионалов, мастеров и прочее. А на третьем этапе — возводим новую экономику и новое государство. Ведь к тому времени, когда начнёт заканчиваться нефть и существующий мировой экономический порядок однозначно рухнет, уже нельзя будет твердить, что Америка или Европа — образец-де для нас. Снова придётся всё выстраивать заново, снова будет езда в незнаемое, как у Маяковского. Я считаю, что именно такая перспектива — сегодня единственный шанс для России.

— А без террора на старте никак не обойтись?

— Хотелось бы обойтись. Но, боюсь, что по-мирному не выйдет. Надо просто сделать так, чтобы террор не вышел за нужные рамки и не начал косить невиновных.

— В годы французской революции так, как ты хочешь, тоже ведь не вышло, — возразил Алексей. — Тогда все думали, что как только перебьём негодяев, всех этих ennemi du peuple [30] врагов народа (фр.) ,- так и начнётся прекрасная жизнь. Но на деле выходит так, что если запустить реакцию насилия, то она будет длиться до тех пор, пока в ней не сгорят все, кто на момент её начала что-то из себя представлял. Это как деление ядер урана — если реакцию запустить, то она не остановится, пока в ней не сгорит весь уран. Огонь террора остановит только следующее поколение, которое придёт на смену уничтоженному. Похоже, такое вот новое поколение и спасло страну после тридцать седьмого года, остановило тот маховик… Ну а если брать шире — то мы, друзья дорогие, сейчас залезли с вами в такие проклятые вопросы, от которых лучше держаться в стороне. Добро и зло разделены только в церкви. В жизни развести их невозможно, и тот, кто этого не понимает, способен распахнуть самые страшные бездны…

— Ты правильно сравнил насилие с делением урана, — ответил ему Борис. — Но эта реакция не обязательно приводит к взрыву — её давно научились замедлять и контролировать. Так же и здесь: имеется, имеется механизм, позволяющие контролировать насилие!

— Какой механизм?

— Самый элементарный. Культура. Культура не в смысле набора знаний, а как эстетический код… эстетический код, отрицающий пошлость! Ведь пошлость — это стремление убедить себя в какой-то момент, что все проблемы решены, что тебе хорошо и так далее. Relax and enjoy! [31] расслабься и получай удовольствие ( англ. ) Пошлый человек, заняв место негодяя, немедленно станет таким же, и у других неизбежно возникнет желание с ним расправиться. Уничтожим пошлость — уничтожим основу для зла внутри себя. И тогда зло, приходящееся ответом на другое зло, быстро прекратится.

— То есть ты предлагаешь…

— Я предлагаю, — воодушевлёно подхватил Борис, решительно поднявшись со своего кресла, — впервые в человеческой истории в основу социальной революции положить настоящую, высокую культуру. Раньше подобное было невозможно хотя бы потому, что миллионы людей, которые вынуждены были пахать землю и заниматься тяжёлым и грязным трудом, объективно не имели доступа к культуре. Но сегодня мы вовсю приближаемся к новому миру, в котором этого привычного труда не останется, всё будут делать машины, роботы, компьютеры. Технический прогресс сегодня уже вовсю выталкивает людей в области, где нужно работать головой, мечтать, думать о великих вещах, о Вселенной, о Боге… Но вместо того, чтобы впервые со времен изгнания Адама дать людям возможность заниматься подобными прекрасными вещами, приближаясь к Творцу, нынешние хозяева жизни делают всё, чтобы превратить людей в дебилов.

Борис остановился на секунду, вытер ладонью пот со лба и продолжил:

— Самое страшное сегодня состоит в том, что эти негодяи убивают в людях саму возможность преображения. Раньше человек мог, оказавшись даже в самой жуткой ситуации, оставаться внутри самим собой… например, рабом в каменоломне распевать про себя Stabat Mater или читать сонеты Петрарки. Сегодня в каменоломнях работают в основном машины, а высвободившихся людей распределяют по каким-то бесконечным ячейкам, офисам, точкам сервиса, подчиняют всевозможным регламентам, кодируют, оскопляют, лишают возможности самостоятельно думать. Школьные программы переделывают в расчёте на дебилов, в вузах учат, в лучшем случае, функциональному ремеслу. Телевидение и массовая культура выбивают у людей последние мозги, а остающиеся постоянно промывают рассказами про «ужасы сталинщины» и всех революций вообще. То есть: сидите себе, граждане, спокойно и жрите, всё равно всё уже решили без вас. Но те, кто так придумал — глупы. О, как же они глупы! Они уверены, что революции случаются исключительно от отсутствия хлеба и зрелищ. А ведь можно сделать так, что революция возникнет как культурный феномен. Как протест против их пошлости и их гламура. Против их сытости и самодовольной влюблённости. Никто не будет ходить на митинги и бегать со знамёнами, некого будет в подполье ловить! Взрывная энергия станет накапливаться подспудно и незаметно, однако когда рванёт — удар придётся точно по адресам негодяев, по выстроенным ими лживым институтам! Если сила сконцентрирована, то она сокрушительна. А то, что произойдёт потом, окажется нечто новым и прежде невиданным — диктатурой чести. Власть возьмут те, кто сохранил в себе культуру и благородство. В мир придут другие смыслы. Люди поймут, что теперь они по-настоящему освобождены, поскольку смогут, не заботясь о куске хлеба и крыше над головой, начать задумываться о вещах вечных, творить, разговаривать с Богом… А негодяев даже не придётся расстреливать — погрузить всех на пароход, да вывезти куда-нибудь на Мозамбик или в Таиланд.